– Вот, моя светлая госпожа, – протянул он ленту женщине, – просто на память.
– Я предпочла бы ваш кинжал, – она улыбалась, но говорила правду, ведь интонация не лжет.
– Значит, у вас будут два моих подарка, и память обо мне станет крепче! – господин Че снял с пояса ритуальный кинжал работы майянского мастера. Хотя формально Майяны тогда уже не существовало, место, люди и людская память никуда не делись, а мастер Схейсшем родился всего на триста лет позже первого господина Че.
– Благодарю вас, господин Че, – чуть поклонилась женщина. – Обещаю не опозорить этот клинок трусостью или подлостью.
«Хорошо сказано, но вовсе не по-ахански, хотя и на высоком Ахан-Гал-ши!»
– Сколько вы еще пробудете в Тхолане? Или это секрет?
– Не секрет, – пальцы правой руки Аче продублировали озвученное вслух, подтверждая, что сказанное истинно, – но я этого не знаю. Дела, брат. Притом не только мои. Понимаешь? Вот мой код, – теперь задвигались пальцы левой руки. – Вдруг захочешь как-нибудь пригласить нас в гости.
И в этот момент Че наконец увидел безумие, плескавшееся в глазах брата.
25 февраля 1930 года (пятый день первой декады месяца деревьев 2908), Тхолан, империя Ахан, планета Тхолан
Дарья Телегина
– Сейчас! – шепнул ей на ухо Марк и тихонько подтолкнул вперед. – Еще шаг, и еще…
Судя по ощущениям, они только что обогнули какой-то массивный объект. Возможно, это был гранитный цоколь одной из колонн Славы, взметнувшихся на западной границе Гвардейского Парада. Во всяком случае, Дарья точно знала, что, едва это что-то осталось позади, как перед нею открылся невероятный простор.
– Ну что ж… – Удивительно, но Марк, остановившийся прямо за ее спиной, явно испытывал нечто, до странности напоминавшее чувство удовлетворения. Возможно даже, торжества. – Мы на месте, Дари, и вовремя. Можешь открыть глаза!
– О, да! – Улыбнулась Дарья, открывая глаза. – Умеете вы, сударь, поразить девушку. Мне отдаться вам прямо здесь, прямо сейчас?
– Этим, Дари, мы никого не удивим! – Судя по тону, произведенным эффектом Марк был удовлетворен. Но и то сказать, такого чуда Дарья увидеть никак не ожидала, хотя Тхолан и был исполнен многих и многих красот и чудес. Технических, ландшафтных, и архитектурных. Любых и на всякий вкус. Однако зрелище, открывшееся Дарье, едва она подняла веки, было особого рода и не могло оставить равнодушным никого из тех, кто понимал толк в символах и знаках.
Гвардейский Парад – местный аналог Марсова поля в Ландскроне – представлял собой огромную, вымощенную циклопическими гранитными плитами площадь – искусственную террасу, вырубленную в Левом Плече Малого Медведя
[94] и круто обрывающуюся к долине Серебряной на востоке. И вот там, на самом краю плаца на низком массивном постаменте замер в мощном движении чудовищных размеров бык. Вставало солнце, и Дарья открыла глаза как раз в тот миг, когда Бык и солнце сошлись в незабываемом образе: огромный багровый бубен восходящего светила и черный Бык на его фоне, как будто выведенное черной тушью изображение на крашенной охрой воловьей шкуре.
– Царица небесная! – Дарья все-таки поддалась впечатлению и позволила естественной реакции сердца облечься в достойные места и времени слова.
– «Бык времен, идущий по пажитям Вечности», – ответил на ее восторг Марк.
– Красиво сказано…
– Но не мной. Это слова Йейри Каменотеса, и говорил он, на самом деле о другом. Лизал задницу Пятому императору, но фраза отменная.
– Почему бык?
– Потому что Бык и Медведь символы мощи, – объяснил Марк. – Но культа Медведя в Ахане давно уже нет, а культ Быка существует почти три тысячи лет…
Второй день второй декады месяца деревьев 2908, Тхолан, империя Ахан, планета Тхолан
Жемчужный господин Че
Этот голос был чистое серебро – ясный, прозрачный, как небо листопада, высокий и звучный. Голос любви и отчаяния, сильный, будто воплощенная в звук душа Хозяйки
[95], ранящий, словно боевая сталь.
И вот последний звук взлетел к Высоким небесам, и под Хрустальным куполом повисла звенящая тишина. Пауза между двумя ударами сердца. Пропасть между двумя пределами вечности: Вечностью и Вечностью. Даже Первый Среди Живущих не посмел или, скорее, не захотел вторгаться в случившееся чудо звуками грубой речи.
Совершенство! – Жест императора возник среди великой тишины.
Падение одинокой капли в безмятежное зеркало вод. Черная вода, серебряные круги…
Никто не дышал. Одни – потому что послевкусием великой музыки можно наслаждаться ничуть не меньше, чем самой музыкой, другие – потому что страх побеждает даже физиологию. Император умел возвращать оскорбления, но никто никогда не знал, чем его можно оскорбить.
Браво! – Длинные пальцы могли быть беспощадно стремительными, но умели казаться медлительно рассеянными. – Брависсимо!
И барон Фрам вздрогнул, встретившись мятущимся взглядом с безмятежным взором старого императора, закатил глаза и грохнулся в обморок. Все его силы ушли в голос, и чудилось, «выдох» Айн-Ши-Ча
[96] вернулся на Высокие Небеса вместе с пронзительно-чувственными звуками древней песни.
«Моление о любви» – самая старая из записанных нотными знаками песен. Самая первая и самая любимая. Но одновременно и одна из самых сложных для исполнения. Чтобы спеть ее по всем правилам, нужен контртенор-виртуоз, приближающийся по вокальным характеристикам к колоратурному сопрано – высокому и сильному женскому голосу. Однако исторически сложилось так, что исполняли песню, если брались за это вообще, только мужчины, и никогда – кастраты. Такова многовековая традиция. Точно такая же, как и традиция «танцевать» «Моление о любви» в память Последнего Короля. Последний король, как всем известно, стал последним только потому, что принял сан императора. Так что и «поминовение» имело двойной смысл. Провожая короля, встречаем императора, – сказал современник. И день Последнего Короля – второй день второй декады месяца деревьев хоть и отмечался исключительно в «тесном кругу» высшей аристократии, почитался одним из самых важных праздников Империи. Однако уже много лет в Ахане не находилось танцоров, способных воспроизвести сложнейшую партитуру «Моления о любви». Вернее, встречались иногда, – один или два за восемьдесят девять лет, прошедших с великого танца князя Яагша Ваарнакха, – но происхождение не позволяло им танцевать под Хрустальным куполом императорского дворца, тем более в дни празднеств. Ну, а уж день Последнего Короля и вовсе не предполагал присутствия посторонних. Только свои, только те, чьи имена записаны бриллиантовыми, изумрудными и рубиновыми буквами
[97].
