– Так то же в драке, – улыбаюсь я.
– Ногу порезали, гады, ты как сам?
– Да тоже шкурку испортил чуток.
– Вот блин-блинский! Мы чего теперь, всей ротой, что ли, в санбат пойдем? – и командир опять заржал.
А в санбат и правда, пришлось идти почти всей ротой. Хотя нас в ней было-то тридцать человек. Кроме посыльного, связиста да еще пары человек, все были в драке, и все были ранены, кого не убили. У меня оказалось касательное ранение ноги, пулевое, это видимо в самом начале, когда под автоматы немцев вышли. Обе руки серьезно порезаны, глубокий порез был на правой, винтовкой пока пользоваться не смогу, пробовал уже, очень больно и неудобно. На лице только синяки и ссадины. Пете вправили нос и зашили порез на руке, тоже приличного размера рана. У капитана было проткнуто бедро, почти насквозь, и порезана одна рука. Ну и остальных так же, в принципе. У кого-то больше, у кого-то меньше.
Нас всех оставили в санбате. Точнее, загнали в подвал поблизости с запретом его покидать. Военврач разошелся настолько, что доложил комдиву Родимцеву, что нас вообще всех нужно в тыл, а мы тут самоуправством занимаемся. Комдив, сам повоевавший сегодня, крепко поблагодарил всех и запретил покидать санбат. Объявив о трех сутках отдыха, пожал всем руки и ушел. Капитан, перед уходом комдива, спросил, кто же будет воевать, пока мы тут. Комдив сообщил, что с того берега прибыли две полноценные роты, так что время отлежаться у нас есть. Только бы фрицы больше на берег не вылезли.
Так-то нам, конечно, увольнительные выпали вполне хорошие. Лежим тут на топчанах, над головой несколько метров земли, вот будет смеху, если насыпь обвалится! Саперы для санбата вырыли этакую пещеру прямо в склоне на берегу, установили подпорки, но я не уверен, что те выдержат, если грунт потревожить. И страшно, и смешно.
Вообще, весь следующий день после дерзкой атаки противник ничего не предпринимал. Тупо лупят из минометов и орудий, снося наши укрепления. Саперы запарились, они сейчас нарасхват. Только поставят несколько метров спирали Бруно, немцы кинут пару снарядов, и нет заграждения. Наши, конечно, отвечают, но жиденько так, снаряды, видать, экономят перед большим наступлением.
Вообще, я в этаком привилегированном положении. Я-то, в отличие от всех, кто рядом, знаю, что скоро наступление, а вот ребята вопросами мучаются. Пробовал представить себя на их месте, тоже, наверное, весь мозг бы сломал, думая. Топчемся на месте, что мы, что противник, несем огромные потери, а для чего? Нет, понятно, что Родину защищаем и все такое, но сколько может длиться оборона, бесконечно? Фрицы-то что, совсем тупые, что ли, неужели не понимают, что вся эта возня нужна только для одной цели, выбивание живой силы и техники противника перед предстоящим наступлением. Я перегнул, конечно, говоря, что никто из бойцов ничего не понимает, все они понимают, но просто спрашивают постоянно, сколько им еще держаться? Возьмите битву за Москву. Встретили, встали как вкопанные, набрали силушки и так е… что фон Бок чуть не обделался, еле убежал. А здесь? Почти месяц держим одну и ту же улицу, крайнюю к набережной, отвоюем какую-нибудь развалину, по недоразумению называемую здесь домом, а через несколько часов опять назад откатываемся.
– А ведь это ты, засранец, «лаптежника» сбил! – через день лежания в санбате, мы уже не знали о чем поговорить, вот капитан и вернулся к старому разговору.
– С чего ты взял? – делаю удивленные глаза, хотя в полутьме землянки ни фига толком не видать.
– Почему соврал? – капитан спрашивает спокойно, но мне от его спокойствия не легче.
– Саш, на фига ворошить? Кто старое помянет, тому глаз вон.
– А кто забудет, тому оба! – продолжает поговорку ротный. – Конечно, я ничего не буду менять, просто не хочу, чтобы лучшего бойца моей роты обвинили во вранье!
– Я и говорю, к чему все это? – невозмутимо ответил я, стоя на своем.
– Просто понять хочу, кто ты, что такого у тебя было в жизни, что ты не хочешь вспоминать. – Оба-на, еще один Нечаев.
– Почему не хочу? Просто не вспоминается, да и все.
– Зря ты, а комдив ведь тоже понял, что ты врешь, но виду не подал. – Вот блин, а это хреново, веры мне не будет теперь.
– Андрей Ильич мужик мировой, не надо было врать, он ведь со всей душой к тебе.
– Ротный, ну что ты привязался, а? Не хочу я такой славы, не хо-чу. Карму испорчу, а я еще пожить хочу.
– Не понял? – явно впал в ступор командир.
– А чего непонятного? Где сейчас этот парень, что самолет сбил?
– Суеверие все это, при чем здесь награда и смерть?
– А я вот думаю, что это именно судьба. Взлетел немного и – хрясь об землю, чтобы не зазнавался.
– Так ты не зазнавайся, будь человеком, мало ли награжденных.
– Товарищ капитан, давайте забудем этот разговор, пожалуйста. Очень вас прошу…
– Я тебе за учтенных все равно орден выбью…
– А я тебе зуб выбью, если не прекратишь, не посмотрю, что ты командир! – подковырнул я ротного, но тут же сообразил, что я не в той жизни, тут так не говорят с командирами, даже если вы с ним в приятелях.
– Чего-чего? – с пол-оборота завелся капитан. – А ну-ка, выйдем на улочку. – А ведь он, блин, всерьез говорит, что же, пойдем.
– Как прикажете, товарищ капитан! – фыркнул я и вышел первым.
Смешно, наверное, было со стороны смотреть, как два раненых бойца, пусть и один из них капитан, а второй сержант, стоят напротив друг друга, готовые к мордобою. У одного левая рука подвязана на косынке, у другого правая, и оба при этом хромают. Капитан все же стартанул. Попытавшись ударить меня левой рукой, он не успел сообразить, что я не буду стоять и ждать удара. Просто сделав шаг назад, я дал возможность ротному промахнуться, а когда рука пролетела, просто подтолкнул его легонько, тот и упал.
– Это что тут такое происходит? Неуставные отношения?! – воскликнул рядом кто-то с чудовищно сильным голосом. Я обернулся, перед нами стоял капитан госбезопасности и злобно так смотрел.
– Ничего, товарищ капитан госбезопасности, отрабатываем рукопашный бой, находясь на лечении, чтобы форму поддерживать! – быстро сообразив, ответил ротный, а молодец он, хоть и зануда.
– Ясно, немцы не смогли с вами справиться, так вы сами тут друг друга мутузите? – гэбэшник посмотрел вроде сердито, но как-то ненатурально. Я подал здоровую руку капитану и помог подняться.
– Товарищи Смолин и Иванов, прошу следовать за мной, – представитель «кровавой гэбни» развернулся на каблуках и пошел куда-то в сторону санбата. Мы с капитаном, переглянувшись, побрели следом.
– Чего мы такого натворили? – шепнул я ротному.
– А я знаю? Вместе ведь тут валялись, хрен их знает, что там произошло еще, – так же шепотом ответил командир.
А конвоировали нас, ну, сопровождали, в штадив. Заставив войти, капитан вышел на воздух. Подслеповато щурясь, с улицы в блиндаже ни фига не видно, я пытался разглядеть того, к кому нас доставили. Раз кэп не представляется до сих пор, значит, тоже не видит ничего.
