А за несколько дней до нападения гитлеровцев на СССР Госдепартамент США предпринимает еще один антисоветский выпад — из Соединенных Штатов высылаются два военных дипломата — помощники военно-воздушного атташе посольства Советского Союза в США.
По существу, не меняется обстановка и в первые дни после начала войны. В прессе, в выступлениях политиков, особенно консервативного толка, звучит тот же антисоветский мотив. К нему добавились лишь новые нотки: мол, пусть Германия и СССР обескровят друг друга в этой войне, а потом придет время США.
Изменения в политике Соединенных Штатов наступят лишь после того, как президент Рузвельт займет принципиальную позицию и пойдет на сближение с Советским Союзом.
Но разведчикам ждать прояснений на политическом небосклоне было некогда. С началом гитлеровской агрессии резидентура Вашингтона по указанию Москвы перешла на режим работы военного времени. Требования Центра с каждым днем усложнялись. Даже по тем шифрограммам, которые приходили в резидентуру «Омега», Сергеев чувствовал, сколь велика напряженность на фронтах. Иногда Центр требовал выдать разведданные по группировкам войск даже на отдельных участках фронта.
Но были и глобальные вопросы: например, вступит ли Япония в войну против СССР в 1941 году? «Морис» понимал: ошибка в ответе на этот вопрос будет стоить слишком дорого. Нет, не только для него. Для его страны. Но ошибки, к счастью, не произошло. И Сталин сумел вовремя перебросить свежие дивизии с Дальнего Востока. Мы отстояли Москву, отстояли страну.
Подобные вопросы Центр ставил перед резидентом на протяжении всей войны. Так, Москву интересовала позиция руководства США об открытии второго фронта, о линии поведения руководства Соединенных Штатов во время переговоров «большой тройки» в Тегеране. Судя по архивным материалам, «Морис» и его агенты ни разу не ошиблись и поставляли в Центр только самую качественную, правдивую информацию.
Однако возвратимся к первым месяцам войны. В августе 1941 года в Вашингтон прибыл сам начальник Разведуправления (оперативный псевдоним «Директор») генерал Филипп Голиков.
Он встретился с резидентом «Морисом», приказал перевести Сергеева с должности шофера делопроизводителем в аппарат военного атташе, повысил оклад Льву Александровичу.
У «Директора» и «Мориса» состоялась беседа с «Доктором».
«Директор» разъясняет всем сложность положения на фронтах и требует повышения эффективности работы резидентуры.
Но как это сделать? «Морис» видит два пути — расширением и укреплением агентурной сети и активизацией деятельности имеющихся источников.
Уже в сентябре «Мастер» привлекает к работе в резидентуре агента «Мавра». Есть планы по вербовке других весьма ценных источников. Казалось бы, после двух посещений представителей Центра, один из которых сам «Директор», и ознакомления их с обстановкой на месте Сергееву уже ничего не угрожает. Но не тут-то было. Вновь идут телеграммы, в которых звучат прежние упреки: информации мало, она некачественна, слаба. И, как всегда, требования: усилить, увеличить, укрепить, активизировать.
Взволнованный «Морис» не понимает, что происходит, и пишет в Центр письмо. Он говорит, что осознает «неимоверно возросшую потребность в информации и делает максимум для этого, но если у Центра есть более опытный работник, который может выжать больше, то убедительно прошу поставить его на мое место, а мне предоставить возможность стать в ряды нашего народа…»
Заканчивает письмо Лев Александрович резко и бескомпромиссно: «Треть своей жизни я ел советский хлеб, чтобы быть готовым к сегодняшнему дню, а не для того, чтобы сидеть в чужой стране в роли дармоеда».
Только в январе, почти через два месяца, на письме появляется резолюция начальника отдела Артака Вартаняна: «Морис» нервничает. Никто не давал ему такую оценку. Указания на необходимость активизации работы в условиях войны правильны».
Тем временем Лев Сергеев хоть и тяжело переживает несправедливые упреки, но темп деятельности не снижает. Кроме уже действующих агентов в состав резидентуры включается «Мерлин». Правда, вышло так, что этот ценный источник резидент привлек без согласования с Центром. И тут же Москва запрещает давать задания «Мерлин» без разрешения. «Морис» отстаивает свое право на использование «Мерлин» на разведработе, он утверждает, что «Мастер» знает ее давно и проверял не единожды. «Еще раз докладываю, — пишет Сергеев, — что я далек от каких-либо авантюр и все мои предложения основаны на серьезной базе».
Центр под давлением резидента и агента «Мастера» соглашается наконец с их мнением и разрешает работу с «Мерлин».
«Морис», в свою очередь, докладывает начальнику Разведуправления: «Вопрос внедрения наших источников в разведывательную систему США, который был поставлен Центром перед резидентурой в конце 1942 года в качестве перспективной задачи, можно считать решенным».
В ноябре 1942 года Лев Сергеев восстановил связь с агентом «Март».
Кто такой «Март»? По национальности русский, после Октябрьской революции оказался в США. К работе в военной разведке был привлечен более 10 лет назад. Сам информационных возможностей не имел, но у него был друг в типографии одного из ведущих департаментов США.
Правда, первые отзывы об агенте «Март» оказались далеко не положительными. Якобы он пассивен, нужной информации не дает, жаден до денег.
Резидент «Морис» решил составить собственное мнение об агенте. Встретился с ним. Оказалось, прежний руководитель из другой резидентуры не оплатил заказанный материал. Это вызвало недовольство агента.
«Морис» выплатил долг «Марту» и установил ему фиксированную ежемесячную оплату. Тот стал работать регулярно и достаточно активно, доставляя в резидентуру разного рода наставления, руководства по эксплуатации боевой техники, военные уставы.
Ценность добытых «Мартом» материалов имела, как правило, самую высокую степень, то есть «ценные» или «весьма ценные».
Так, благодаря упорной работе резидента «Мориса», групповода «Доктора», ключевого агента «Мастера», агентурная сеть значительно увеличивалась, а значит, росли возможности, укреплялась информационная база.
Для сравнения достаточно сказать, что в 1941 году резидент «Морис» не смог направить в Центр ни одного секретного документа, а лишь 123 информационные телеграммы.
Уже в 1942 году Москва получила 250 секретных материалов и 210 шифротелеграмм, а в следующем, 1943 году эти цифры равнялись соответственно: 2401 документ и 420 телеграмм.
Таким образом, количество секретных материалов в 1943 году в сравнении с прошлым, 1942 годом выросло почти в 10 (!) раз.
Все это дало возможность командованию военной разведки с гордостью доложить руководству государства: «ГРУ в течение ряда лет работало над созданием в США важной разведгруппы, способной широко освещать внешнюю политику Правительства США и деятельность как Государственного департамента, так и дипломатических представительств Соединенных Штатов за рубежом.
