Это правда, и от нее никуда не деться. Поэтому не забывайте, что для читателя все в истории – это либо предпосылка, либо результат, либо тропинка, которая их соединяет.
Предпосылки, которые таковыми не являются
Читатели постоянно все схематизируют, поэтому последнее, что вам нужно, – чтобы читатель увидел предпосылку там, где ее нет, или, еще хуже, на нее отреагировал. Это как если бы жуткий парень по соседству вдруг решил, что вы его не замечаете, потому что тайно в него влюблены, соответственно, ему нужно сделать первый шаг. То же самое происходит и в истории, когда вы вплетаете в свой тщательно продуманный рассказ ненужную информацию, мешая читателю делать предположения, которых вы от него ждете.
Не знаю, как еще сильнее обратить на это ваше внимание: когнитивное бессознательное читателей полагает, что каждый элемент истории помещен в нее для чего-то, поэтому любую информацию они воспринимают как часть общей системы. Читатели верят, что каждое событие, факт или действие имеет большое значение. Поэтому они могут очень легко решить, что «остановка» или ненужный факт – это предпосылка. Вдобавок эти события вряд ли имеют отношение к тому, что происходит сейчас, следовательно, читатель думает, что они сыграют еще более важную роль потом. Так, ненужная информация становится частью фильтра, через который читатели будут пропускать все события.
Например, давайте предположим, что главная героиня Нора мимоходом говорит своему мужу Лу, что Бетти, их соседка, часто и громко ругается со своим парнем-бездельником, у которого есть пистолет. С точки зрения писателя, Нора могла упомянуть об этом, просто чтобы объяснить, откуда у нее эта ужасная головная боль, из-за которой она не может помочь Лу с поисками пропавшего щенка лабрадудля по имени Руфус. Но читатель, скорее всего, подумает: «Что? У парня Бетти есть пистолет? Клянусь, он имеет отношение к исчезновению того бедного щенка. Эй, а что случилось с сестрой Бетти Кэти? Она давно уже не появлялась, с тех пор как приходила к Бетти на ужин. А что, если…»
Или, что еще хуже, читатель может задуматься, как эта информация может быть использована. Что делает вооруженный гангстер в округе, где поголовно все пацифисты? Одна часть сознания читателя не успевает за происходящим, живо пытаясь вообразить, что же означает этот вооруженный парень, а другая часть стойко продолжает наблюдать за Норой, Лу и их щенком. Как доказали исследователи Стэнфордского университета, вопреки известной поговорке, эффективное выполнение одновременно нескольких задач невозможно – как оказалось, мозг не способен обработать сразу два потока входных данных. Как пишет нейрофизиолог Энтони Вагнер, если человек пытается сосредоточиться на нескольких источниках информации, которая поступает из внешнего мира или идет из воспоминаний, он «не в состоянии оценить, что имеет значение для нынешней цели»
{152}. Так что, пока читатель обдумывает, какое значение имеет парень Бетти, важность того, что происходит на текущей странице, снижается. Это как слушать кого-то, кто говорит с ужасным акцентом. Вы слишком сильно напрягаетесь, чтобы разобрать слова, поэтому упускаете сам смысл того, что вам пытаются сказать. Очень скоро читатель перестанет понимать, что происходит, а потом ему будет уже все равно.
Это даже не выбор; это врожденная особенность; мозг запрограммирован отключаться от внешнего мира и погружаться в выдумку только в том случае, если верит, что история окажется полезна и предоставит информацию, которая поможет как-то разобраться в окружающем абсурдном мире. Однажды заинтересовавшись, он «щелкает выключателем» и не обращает внимания на реальность. Но если его ожидания не оправдываются (например, из-за предпосылок, которые никуда не ведут), реальность снова захватывает его
{153}.
Отсюда возникает вопрос: как конкретно должна выглядеть правильная предпосылка? Давайте познакомимся с парочкой из них, чтобы точно понять, о чем мы говорим.
Материал для изучения: «Крепкий орешек» и «Девушки в беде»
Иногда предпосылки совсем не похожи на предпосылки. Например, «Крепкий орешек» начинается со сцены, где главный герой Джон Макклейн прилетает в международный аэропорт Лос-Анджелеса. Он полицейский из Нью-Йорка; когда его жене предложили повышение, ради которого ей нужно было переехать в Лос-Анджелес, Макклейн воспринял эту новость в штыки. Так что она забрала детей и уехала одна. Он надеется вернуть жену. Он ужасно устал и счастлив, что самолет наконец-то приземлился. Сидящий рядом пожилой мужчина, который оказался коммивояжером, замечает облегчение на лице у Макклейна и понимает, что тот первый раз летит на самолете. Он дает Макклейну мудрый совет о том, как справиться с акклиматизацией: надо босыми ногами встать на ковер и «дотянуться кулаками до пальцев ног»
{154}. Ха-ха-ха. Этот забавный совет помогает разрядить обстановку, и то, как вежливо, но со скепсисом Макклейн его воспринимает, кое-что сообщает нам о мировоззрении героя.
Сцена вполне прозрачна: кроме неприязни к полетам, Макклейн испытывает еще большую неприязнь к тому, чтобы находиться вне своей стихии. Нью-Йорк совсем не похож на солнечный Лос-Анджелес, особенно накануне Рождества. Вопрос в том, видим ли мы в этом обмене репликами с коммивояжером что-нибудь, что сигналит нам «Предпосылка!»? Не очень. Этот разговор просто кое-что рассказывает о Макклейне, и нам этого достаточно. К счастью, никто не бегает с плакатом «Посмотрите на меня, я значу больше, чем вы думаете», ведь это последнее, что должна делать предпосылка. А это ведь и есть предпосылка, самая настоящая.
Когда Макклейн идет в офис жены на рождественскую вечеринку, ему становится не по себе, поэтому он идет в туалет, снимает ботинки и пробует применить эту технику. Он улыбается, поскольку ему действительно становится лучше. Макклейн все еще блаженно пытается дотянуться кулаками до пальцев ног, как вдруг слышит стрельбу. Быстро схватив пистолет, он бежит в коридор, чтобы проверить обстановку. Босой.
Так он и бегает весь фильм по минному полю битого стекла, а его ноги истекают кровью. Что можно сказать о первой сцене фильма? Кроме того, что она занимательна и кое-что рассказывает о персонаже, она еще и является предпосылкой, из-за которой Макклейну будет еще сложнее стать героем.
Вы можете спросить, стоят ли такие предпосылки затраченных усилий. Разве Макклейн не мог снять свои ботинки просто так? Разве не мог пробормотать что-нибудь вроде того, что от перелетов опухают ноги и что снять на минуточку ботинки – большое облегчение? Конечно, мог. Он даже мог случайно обрызгать их, пока умывал лицо, и снять, чтобы высушить. Но для зрителя в обоих этих сценариях недоставало бы кое-чего, что есть в первой сцене: маленького «ага!» – чудесного ощущения, когда мы понимаем то особенное (и порой более глубокое) почему, которое кроется за действиями героя. Благодаря этой сцене мы можем увидеть иронию: «Если бы сосед в самолете держал рот на замке, Макклейн не оставлял бы повсюду кровавый след».
