Воронка не нужна отдельная, – тихо-внушительно ответствует Боба, подняв шоколадные глаза вверх и набок. – Я сам и есть воронка – ещё когда у меня один магазин был, зарегистрировал себя как объект… это удобно для доставки мелких партий товаров, особенно когда надо быстро… У меня были самые зрелые финики, да и хурма прямо какая надо… Кольцо всевластия, – Боба вытягивает свою аристократически-смуглую руку. – Ну а синхронизация вообще не проблема… синхронизация у нас с Карой полная, мы каждый день синхронизируемся, иногда и дважды… Так что ждём вкуснятину! – зелёный огонёк мигает, растёт, светлеет, бегает по кольцу.
Алексис: Ты, Боба, прямо мою Женю напоминаешь. Она с собой тоже целую кучу вещей таскает. Вдруг, говорит, понадобятся. Сюда припёрла целую верёвку бельевую с прищепками. Зачем? – говорю. А Женя: ну, если корона царю будет не подходить, я вылезу и прищепками её к волосам ему… А я ему говорю: Женечка, всё бы ничего, да царь-то у нас почти лысый совсем… А она мне: а я ему тада к ушам!..
Да, – дядя Фёдор говорит, – у тебя, Боба, и впрямь всё придумано, всё продумано. Целый мир прям у тебя с собой на кончиках пальцев.
А то ж, – Боба. – Как иначе с ними? Сами видите! Отберут и то, чего нет… А кроме того, у меня ещё семья хорошая, верная. Это тоже очень большое дело. Одинокому человеку собственностью владеть вредно… Так, – вглядывается Боба, – готовим место… Бармалей уважаемый, стол немножко левее давай с тобой… подвинем!
Они сдвигают стол немножко левее. Вики затаивает дыхание, Алексис глотает слюну. Боба потирает лысину. Секунды идут, но на столе покуда ничего нет.
Ну?.. – не выдерживает дядя Фёдор.
Счас-счас, – говорит Боба, протягивает руки вперёд и – хоп – кладёт на стол свежий помидор. Хоп – и ещё один, и вот уже их выкатилась дюжина. Это не жидкие толстокожие розовые плоды, какие приходится без надежды на лучшее брать для салата в супермаркете, нет! – это сочные, некрупные настоящие помидоры, с алым густым соком. Молодой сыр: головки холодной моцареллы, сулугуни в желтоватой сухой шелухе. Острый и длинный зелёный лук, только что с грядки. Крупная соль в отдельной солонке. Багет – немножко пересушенный, но душистый. Мокрые редиски связаны за ботву в пучок чёрной толстой ниткой, как на рынке. Блюдо с жареной бараниной: крупные куски на косточках, переложенные варёными картофелинами. Влажный, мелкий жёлтый изюм.
Так, а вот и дядино вино, – Боба бережно протягивает руки, и – не без опаски – принимает в свои объятия пятилитровую бутыль, в которой плещется тёмно-вишневая домашняя наливка. Напоследок предусмотрительные Казиахмедовы телепортируют в келью десяток-другой пластиковых стаканчиков, тарелок и вилок.
Вот, – говорит Боба, – теперь совсем другое дело. А то я всё стоял и думал – почему я не могу вас угостить? А теперь, как видите, могу. Половину нам, а Каре остальное, каши там, орехи… всё, что не портится. Мы-то всё равно сразу съедим! Угощайтесь.
И начинается наконец настоящий ужин.
Так откуда же всё это богатство-то у тебя, Боба? – спрашивает Паскаль, посыпая солью половинку помидора. – На чём ты разбогател?
Да какое это богатство! – Боба разводит руками. – Разве же это богатство по нашим временам. Сейчас богатство бывает такое, какого в прежние времена никто не видал и о каком не слыхал. Что же до меня, то я и вовсе не богатый. Скорее, я немножко умный.
Тогда расскажи, где ты поумнел, – меняет вопрос Паскаль.
Да разве я сказал – умный? Я сказал, немножко, – смеётся Боба. – Может быть, я просто… живу.
Хорошо! – соглашается Паскаль. – Тогда расскажи: чем ты живёшь?
Да вы и сами видите, – Боба. – Семья…
Большая у тебя семья? – Алексис.
Не такая большая, как у тебя, – Боба. – Ну то есть большая семья у меня большая, – Боба разводит руками, видя перед собою мысленно своих дядьёв, тёток, двоюродных и троюродных братьев, родных и дальних племянников и прочий люд. – А маленькая семья у меня не очень большая. Всего только жена и трое детей.
Трое? – удивляется Алексис. – А с кем третьего оставил?
С няней, – помедлив, отвечает Боба.
А чего не взяли? Маленький?
Боба раздумывает, а потом отвечает:
Расскажу.
19. Боба говорит
Отдыхаем-то, – говорит Боба, – мы без средней без нашей, – смотрит на всех своими карими глазами, берёт лук и макает в соль, потом немного отпивает вина и продолжает:
Да и как бы мы смогли с ней отдыхать
когда она не ходит не говорит
почти не видит
знаете – ну – бывает такое – бывают такие люди
она давно с нами
что же, это, конечно, непросто
непросто жить человеку, которому уже семь лет
а она осталась младенцем трёхмесячным
и навсегда, навсегда
говорят, сможет прожить долго
мы стараемся сделать так, чтобы жила счастливо
и чтобы мы тоже жили с ней счастливо
это пришло не сразу
такая возможность
да, отдыхаем мы без Хафизы
есть у нас сиделка
хорошая, добрая женщина
большие деньги ей платим
дефектолог по образованию
работает в интернате для людей с множественными нарушениями развития
которые как дочь наша
не ходят не говорят неизвестно как мыслят
которые, как говорится, «в довербальной стадии»
то есть, значит – до слов
трудно быть вместе с человеком, который остался «до слов»
а каково ему самому – вы думали когда-нибудь
вот представьте что вас кормят с ложки
это ведь тоже надо уметь
есть с ложки
но мы её постепенно научили есть с ложки, глотать
потому что зонд – это плохо
ложка – это сразу другое качество жизни
когда с ложки, это вкусы
это можно сказать «нет», выплюнуть что-то
ну а кормить – это целое искусство
вот представьте, что вас кормят
(и кому-то из нас, может быть, ещё придётся есть с ложки)
вот ложкой попадают вам в рот
поворачивают там – а как поворачивают?
неловко? Или так как надо?
или ровно так, как вы бы сами ложку положили себе в рот
как кормить, чтобы было удобно
чтобы пища была нужной температуры
(а подумайте про тех, кого кормят люди на зарплате
