— Мне нужно признание Росмайер. Выпытайте у нее все об Отто Енихе. Его самого выпустите и установите за ним слежку. Мне нужно признание через два дня. Не стесняйтесь в средствах, примените к ней свой «активный метод». Если вы хорошо справитесь с этой работой, вас ждет солидное вознаграждение, захотите — получите валютой.
— Думаю, вы будете довольны мной, штурмбанфюрер. Я постараюсь…
Когда Реннер ушел, Фриче сел писать докладную записку. Сначала он хотел послать ее прямо Гитлеру, но потом передумал. Она могла не попасть по назначению, а Гиммлер и Кальтенбруннер не простят ему, что он посмел, минуя их, связаться с фюрером.
Глава шестнадцатая
Штайнгау был дома, на Карин-холл. Восьмицилиндровый крытый лаком черный «хорьх»
[18] остановился, слегка присев на мягких рессорах, у входа в старинный особняк из серого камня, кое-где посеченный осколками. Через пять минут из дома вышел Штайнгау. Шофер услужливо распахнул перед ним дверцу машины. Обергруппенфюрер занял свое место. Машина двинулась, быстро набирая скорость. Хорошо отрегулированный мотор почти не издавал шума, слышался только треск стекла под шинами на дороге.
По едва расчищенным тротуарам спешили берлинцы. Была суббота, и каждый торопился получить недельный паек.
Машина круто повернула. Слева показалось полуразрушенное здание старой имперской канцелярии. Миновав площадь Вильгельма, «хорьх» подъехал к новому дворцу имперской канцелярии.
У входа обергруппенфюрер предъявил документы. Рослые, молчаливые эсэсовцы, щелкнув каблуками, вытянули руки в нацистском приветствии.
Пройдя полуразрушенный «Зал почета», Штайнгау направился к лифту. Здесь у него еще раз проверили документы. Обергруппенфюрер сдал личное оружие. Этот приказ не распространялся только на нескольких лиц во всей империи.
Под землей было тихо. Монотонно гудели вентиляторы.
Еще одна проверка документов. Неподалеку от часовых стоял начальник личной охраны Гитлера бригаденфюрер СС Монке. Он отлично знал Штайнгау, но не мешал проверяющим выполнять свои обязанности. К Монке подошел Фегеляйн, как всегда надменный, пахнущий приторным одеколоном. Штайнгау сдержанно поздоровался с ним. Монке проводил обергруппенфюрера в личное убежище Гитлера.
Здесь, под восьмиметровой бетонной кладкой, стояла гробовая тишина.
В приемной пришедших встретил личный адъютант Гитлера штурмбанфюрер СС Гюнше. Он попросил Штайнгау подождать, сообщил, что у фюрера начальник рейхсвера генерал-фельдмаршал Кейтель, начальник генерального штаба Гудериан и рейхсмаршал Геринг.
Штайнгау присел в резное кресло в крестьянском стиле и от нечего делать стал рассматривать незатейливые узоры на стенах.
Наконец дверь комнаты для совещаний распахнулась, и на пороге появился Геринг с багровым лицом. За Герингом следовал, как всегда невозмутимый, Кейтель и бледный Гудериан. Позже Штайнгау узнал, что начальник генерального штаба получил в этот день отставку.
Когда Штайнгау вошел в комнату для совещаний, Гитлер возбужденным голосом диктовал что-то стенографистке. Не закончив, он обратился к обергруппенфюреру:
— Мои генералы — бездельники. Я дал им лучших солдат, с которыми можно завоевать весь мир, а они только и знают, что занимаются выкладками, говорят о русских танках… — внезапно он замолчал, будто вспоминая что-то. — Меня интересует моральный дух войск. Сейчас это главное. Отправляйтесь немедленно с инспекторской поездкой в Северную группу.
— Слушаюсь, мой фюрер.
— Я даю вам самые широкие полномочия, действуйте от моего имени…
На этом аудиенция была закончена.
Такому необычному заданию Штайнгау не был удивлен. В последнее время Гитлер все чаще назначал эсэсовцев, которым еще доверял, на командные посты в армии.
В канцелярии для обергруппенфюрера были заготовлены все необходимые документы, и он, не заезжая домой, приказал шоферу выбираться на автостраду Берлин — Штеттин.
Осторожно объезжая воронки, водитель вывел машину на Пренцлауерштрассе. Она была прибрана, и «хорьх» быстро и бесшумно проскользнул эту улицу. Так же быстро они миновали малоразрушенный окраинный район города и выбрались на автостраду. Стрелка спидометра поползла вправо и остановилась, покачиваясь, между цифрами 100 и 120.
Штайнгау сидел на заднем сиденье и беспрестанно курил. Он устал и подбадривал себя табачным дымом. Лучше было бы уснуть, но он знал, что это не удастся. Вспомнились слова, сказанные им Еккерману перед отъездом из Постлау: «Чем ближе к богу, тем больше убеждаешься, что его нет». До перевода в Берлин он думал, что фюрер о многом не знает. Но, к сожалению, это было не так. Дошла до него и докладная записка о «восточных территориях», а он-то думал, что самодовольный Фегеляйн тогда сам принял решение. Ближайшие сподвижники Гитлера — Геббельс, Геринг, Гиммлер, Борман — издали казались ему умнее, значительнее, дальновиднее. Чего они добиваются — пальмы первенства? Чего стоит их мелкое подсиживание друг друга, мышиная возня? Эти люди обладали огромной бесконтрольной властью, которую использовали в корыстных целях в то время, когда судьба страны висела на волоске.
Поездка обергруппенфюрера в Постлау, которую он намечал на воскресенье, теперь откладывалась до понедельника. Он все-таки решил обязательно заехать на обратном пути в Постлау и увидеть Отто, а заодно и рассчитаться с Фриче. Он слишком долго терпел этого дурака и не мог больше равнодушно смотреть на то, что его подсиживают.
Во всей этой истории с арестом Енихе его поразило поведение Ирены. Это она позвонила ему и сообщила, что гестаповцы схватили Отто. Он знал, что она ненавидит немцев и с ним только из благодарности за то, что он спас ее брата от смерти. Если бы она когда-нибудь бросилась на него с ножом, он этому меньше удивился бы, чем телефонному звонку. В ее голосе звучала тревога за судьбу Отто. Уж не влюбилась ли она в него? Он не ревновал. Ирена была чистой, здоровой молодой женщиной, но он не любил ее.
* * *
Посетив несколько частей 3-й и 9-й армий, Штайнгау во вторник выехал в Постлау. Он опаздывал. Его ждали в ставке, но он не был уверен, что ему удастся вырваться из Берлина в ближайшие дни, поэтому решил заехать в Постлау хотя бы на час.
Маленькие города и деревни, которые он проезжал, были еще не тронуты войной, но он знал, что скоро фронт придет и сюда, земля будет изрыта снарядами и бомбами, затрещат в пламени пожаров леса, вспыхнут факелами крыши городских домов…
На протяжении всего пути ему попадались отряды девушек из «Арбайтсдинст», подростки из гитлерюгенда, фольксштурмовцы с кирками, лопатами в руках. Они рыли окопы для тех, кто должен был в них умереть.
Глядя на этих тринадцати-четырнадцатилетних юнцов, только вступивших в жизнь, на краснощеких молодых девушек из «Арбайтсдинст», которых природа создала не для того, чтобы рыть окопы, он в который раз за последнее время подумал о бессмысленности того, что все они теперь делали в Берлине, что он делал на фронте. Если бы кто-нибудь со стороны мог «подслушать» его мысли, он бы подивился странному несоответствию его мыслей и поступков. Не страх удерживал его от того, чтобы сказать обо всем этом во всеуслышание. Это было бы просто бессмысленной затеей. Они зашли уже слушком далеко, чтобы остановиться, они катились в бездну, и ничто уже не могло предотвратить ужасного, стремительно приближавшегося конца. Он не верил тому, что к его голосу кто-нибудь прислушался бы.
