– Хороший любовник-то? Должен быть хороший.
Муся даже лицо руками закрыла, а Митя вспыхнул.
– Тетушка! Не смущайте вы их, не женаты еще!
– Да шучу я, шучу.
И так же, как у Марины и Алексея, взяла сплетенные пальцами руки Мити и Маруси.
– Хорошая парочка! Видишь, Марина? Да что ж ты! Ну, смотри!
И Марина вдруг увидела то, чего никогда раньше не видела, и даже не предполагала, что это можно увидеть: общую ауру влюбленных. У каждого была своя, но когда они соединили руки, соединились и ауры, образовав что-то вроде двух крыльев, которые соприкасались своими кончиками, изгибаясь к головам Муси и Мити, так что получилась общая светящаяся разноцветная аура в форме сердца. Так вот что за сердце!
– Тетушка, а как это, когда двойное? Вы сказали, у нас такое?
– Так и двойное. Четыре крыла, а не два. У каждого – по два. Редко бывает.
Ваню Ольга встретила с восторгом:
– Ах ты мой мальчик! Как хорош! Кавалергард, одно слово!
Ванька смутился, а Марина с Алексеем переглянулись: сейчас, когда их сын стоял рядом с Ольгой, вдруг стало заметно его неоспоримое с ней сходство! Увидев Ирочку, старуха покачала головой:
– Птица моя райская! Откуда ж ты такая маленькая? Тоже Восток, смотри-ка. И кровь древнее нашей. Вещая птица, нашего полета! Ну-ка! – Ольга взяла их соединенные руки и вдруг нахмурилась в сторону Марины. – Много ты на себя взяла! Тебе ли это решать?
Марина опустила голову: она знала, о чем говорит тетка, и видела, что гармонии в общей ауре Вани и Ирочки нет – Ирино «крыло» было явно больше, а Ванькино смотрело вверх, так что никакого «сердца» не получалось.
– Ладно, не мне судить. Своих детей бог не дал. Может, ты и права, кто знает. Давай-ка, помоги мне, а то сил уже мало…
Марина встала у Ольги за спиной и положила руки ей на плечи. Светящиеся «крылья» вдруг замерцали, стали переливаться и меняться, постепенно сравнявшись в размере и соединившись верхушками – получилось слегка кривоватое, но все-таки «сердце».
– Ну вот! Так уже лучше. Одна птица бы не вытянула, слабенькая. Всегда двое должны крылами-то махать, на одном не улетишь!
Ирочка, как показалось Марине, поняла, что произошло, потому что вдруг кинулась к Ольге и обняла ее.
– Ладно тебе, ладно! Ах ты, птица! Марина, достань-ка вон в том ящике коробочку. Носишь серьги? Ну, вот тебе от бабки подарок.
Ольга вынула пару старинных серег с аметистами глубокого фиолетового цвета, точно как глаза Ирочки. Марина помогла Ире надеть.
– Как, не тянет ушки?
– Нет! Я их и не чувствую! Спасибо!
– Значит, твои. Ну все, дети. Устала я, идите! – А Марину поманила пальцем: – Налей мне винца, племянница. Там вон, в графинчике. А то Елизавета моя не дает – вредно, говорит. Мне жить с неделю осталось, а ей все вредно.
Марина подала тетке бокал, понюхав по дороге вино:
– Тетушка, что вы пьете! Хотите, завтра хорошего привезу? Вам теперь все можно, любые безумства.
– Привези, радость моя, винца, и правда. Красного какого-нибудь, получше. Мерло или Пино Нуар. А это нам Веня приносит. Что он может, при его-то пенсии. Ты, племянница, помоги Вениамину-то! Он расскажет. Я уже не в силах, а ты сможешь.
– Хорошо, тетушка, поговорю с ним. Сделаю, что смогу. О, знаю, что привезу – у меня еще пара бутылок есть. Винелло ди Монтальчино, урожай две тысячи четвертого года. Самое лучшее красное вино в мире. Вам понравится!
– Потешишь старуху. Давай, ладно уж, веди своего светленького. Думаешь, не поняла, для чего ты меня обхаживаешь?
Лёсик подошел без страха, влез на стул, но не сел, а встал, чтобы быть вровень с Ольгиным лицом. Она погладила его по голове, по спинке, потом сама протянула ему руку – Лёсик взял ее в ладошки и улыбнулся. Марина смотрела с удивлением.
– Ну что, глазастый? Что видишь? Долго ли еще?
– Через четыре дня, – звонко сказал Лёсик. – На пятый.
– В воскресенье, что ль? Так и знала, на Троицу!
– Ты же не боишься?
– Нет.
«Неужели он видит?» – изумилась Марина, а потом вспомнила, как совсем крошечный Лёсик беспокоился, когда умирала бабушка Лариса: все время лез к ней в комнату, всех туда тянул, а в последнюю ночь плакал. Оставшись вдвоем с Мариной, тетка делала вид, что не замечает ее вопросительного взгляда, и потягивала вино, причмокивая.
– Не смотри, не скажу.
– Но почему, тетушка?
– Не хочу. Не наша кровь.
– Да какая разница – наша, не наша! Он мой сыночек, я его выкормила! Мое сердечное дитя!
– Сердечное! Добрая ты, смотрю. Прямо как матушка наша, та тоже всех под крыло собирала, вот и бабку твою, Верочку, приголубила. И что вышло потом? У матушки-то не было ясновидения. Дар чаще всего через поколение передается, а то и через два. Напрямую – редко. Вот прабабка наша могуча была, боялись ее. Мы с Сережей попроще, да он весь свой дар на баб потратил. А ты особенная – я не умею так чашки-то бить, а ведь пригодилось бы.
– Через поколение? Значит, у Муси?
– Нет, у Вани. Его райская птица райского птенца и родит. А девка твоя – земная. Обычные внуки будут.
– Тетушка, так что про мальчика-то скажете?
– Да, не отвяжешься от тебя! Мало хорошего скажу. Не жилец.
– Как?! – ахнула Марина. – Почему?! Что вы видели? Болезнь, несчастье? В чем опасность?
– Опасность в нем самом.
– В нем самом!
– Да ты же видишь – он иной. Особенный. И смотрит глубже нас с тобой, и понимает лучше, и может больше.
– А почему ж я не поняла?! Необычный, странный – да, но способностей таких, как у нас, не замечала!
– Потому и не замечала. Он другими путями ходит. Ты даже мыслей его прочесть не можешь. А я одной ногой в могиле, вот и заметила.
– И что же делать?! Как его спасти?
– А надо ли? Он чужой, не наш.
– Тетушка, а кто ж мне говорил совсем недавно, что все не зря, все не случайно?! Может, он для того у меня и оказался, чтобы спасенным быть?!
– Эк ты меня обвела! Молодец! Ладно, что это я, в самом деле, кочевряжусь. Ты теперь главная, тебе и решать. Хорошо, скажу. Самый опасный – седьмой год…
– Ему уже семь!
– В школу не отдавай.
– Да я и не собиралась! Слабенький!
– И правильно. Ему школу бы надо подобрать специальную. Если этот год продержитесь, потом легче будет. Не опускай от себя, береги, может, и обойдется. Отца-то еще не нашли?
– Нашли, но никак не приедет!
– Надо, чтобы общался с сыном, это поможет. Ну ладно, что с тобой делать – привези завтра его мамку, козу эту. Ну, и арапчонка, что ли. Потом остальные пусть покажутся, только не все сразу. Тяжело мне, устаю. Раз, говоришь, это твоя семья – так тому и быть. Три дня вам отдам, потом Елизавета попа позовет, а в воскресенье приходи, глаза мне закроешь. Не испугаешься? Мужа возьми, поддержит. И если твой светленький тоже с тобой захочет… не препятствуй. Это уже я тебя прошу. Он мне поможет.
