– Нет… то есть… – смутилась я. – Я имею в виду… с книгой… Я могу набирать ее в компьютере, раз у вас здесь нет электричества… У меня есть ноутбук… Вот… – Я взяла сумку и показала историку свой небольшой компьютер. – Это, конечно, не будет быстро… Но я попробую… Могу заряжать вам компьютер, чтобы вы дальше писали на нем. Ведь есть из этих ноутбуков нормальные, рабочие? Я бы заряжала и приносила каждый день. Это совсем несложно. От общежития сюда минут двадцать пешком. А то, что уже написано, я наберу.
Алексей Константинович молча слушал меня и качал головой. Я сначала не поняла его реакции и растерялась.
– Вот это да… – наконец сказал старый учитель. – А я, знаешь, только сегодня утром проснулся – рано что-то было, не спалось, темно, я вставать не стал, все равно мрачновато здесь, когда света дневного нет – так вот и думаю: послал бы мне Бог какую-то возможность привести рукопись мою в нормальный вид. Ведь в издательство в бумажном виде не принимают. Думал, кого из учеников просить… Давно что-то никто ко мне не заходил. Поначалу-то заглядывали. А сейчас все привыкли. Да и в городе мало кто работает из моих лучших учеников. Все как-то в Москву устремились, думают, там слаще им намажут на хлеб. Может, и правильно думают, конечно…
– Вы разве верите в Бога? – удивилась я.
– А почему нет?
– Мне показалось…
– Я не верю в догмы и в церковь, как институт управления сознанием. А в Бога – верю. В непонятные нам высшие законы нашего существования – верю. Раньше нет, не верил. А теперь мне без веры нельзя. Ты же знаешь, часто современный человек приходит к вере не от хорошего. Для кого-то религия – это блажь, приятное занятие, времяпрепровождение. Скажи им такое – взовьются, но ведь это правда. Для кого-то – удобная форма общения с собственной совестью.
– Не понимаю… – честно сказала я.
– Ну а как же! Наша религия дает возможность грешить и каяться. Что ни сделал – бегом в церковь, свечку ставь, деньги давай на строительство храма, сколько есть, любая твоя копеечка нужна… И вроде плохого уже нет как нет. Тебе скажут: «Ай-яй-яй, больше так не делай!» А ты опять делаешь и опять бежишь – и уходишь успокоенный, с отпущенными грехами. Это великая ложь, прекрасная придумка – человеческая. Для того чтобы удобнее было жить. Ну а для кого-то только в религии спасение. Когда ты понимаешь, что ты совсем один, что помощи ждать неоткуда, что ты никому не нужен со своими бедами, болезнями, нищетой, ты обращаешься к огромному, непознанному, всемогущему… Как тут не верить. Сегодня утром подумал, а тут ты – вваливаешься ко мне в дверь. А она могла бы быть закрытой. Ты ведь не знала, что я здесь живу? Случайно пришла?
– Случайно, – кивнула я. – Слышала о вас, но сегодня шла совершенно в другое место.
– Так ты не пошутила насчет книги?
– Нет.
Алексей Константинович встал и достал из аккуратно сложенных на столе папок одну, старую папку, я такие видела в кабинете у нашего бывшего директора детдома – серую, с завязочками. Он осторожно открыл папку, погладил листочки рукой. Я заметила, как сильно у него выдаются суставы на нескольких пальцах. Болят, наверное, руки. Здесь сыровато…
– Вот первая часть, как раз от начала времен, от самой древности. Правда возьмешься?
– Конечно, – пожала я плечами. – Мне и самой интересно. Спасибо.
– За что? – изумился историк.
– За то, что доверяете. Вы же меня совсем не знаете. А доверяете.
– Я людей вижу, Руся. Я же в школе работал. Скучаю о школе, так мне не хватает общения с детьми. Хоть бы четыре урока в неделю.
– А в другую школу попробовать?
– Не берут уже на работу в таком возрасте, девочка. Кто дорабатывает у себя на старом месте, тот дорабатывает.
– Хорошо, давайте скорее учебник тогда выпускать. Я постараюсь как можно быстрее и лучше это сделать.
Я просмотрела первую страницу. Четкий почерк, все понятно, довольно крупные буквы. И говорит Алексей Константинович ясно и хорошо, и так же пишет. Может быть, действительно, что-то получится из его идеи? Пригласят тогда его сами – как автора учебника… Пожалеют, что прогнали, может быть… А главное – люди будут учиться по его книгам. Я уверена, что это хороший учебник, лучше того, что сейчас у нас, где про двадцатый век все написано очень странно, как будто другая какая-то история – не та, о которой знают люди, сняты фильмы, написаны художественные книги.
– Я пойду, пока светло. У меня дела. Спасибо вам за чай.
– Сегодня хороший день… – Алексей Константинович посмотрел в свое узкое окошко, сквозь который сейчас как раз пробился луч солнца. – Иди, удачи тебе.
Он не стал спрашивать, какие у меня дела, а я не стала в сотый раз заводить историю про Любу. Хотя, возможно, ему-то это и было бы интересно, в отличие от других людей. Я понадеялась, что мы будем дружить. Он, как и я, – не очень открытый человек. Но если подружимся, я ему все расскажу.
Я вышла из подвала и даже зажмурилась. Иногда зимнее солнце вдруг бывает таким ярким, словно хочет напомнить – то, как сейчас – это не навсегда. Наступит и другое время, когда не надо будет прятаться от холода, кутаться, мерзнуть, будет тепло, ясно и хорошо. Не знаю, почему у меня вдруг резко улучшилось настроение после общения со старым историком. Странно, жалость к нему, которая возникла в какой-то момент, почти сразу ушла. Он вызвал у меня такое восхищение, что места для жалости в душе не осталось.
С ноутбуком и тяжелой папкой ходить по городу было сложно. Я решила все-таки потратить драгоценное время (надо спешить, пока светло) и вернуться в общежитие. Я надеялась, что Ленины гости теперь разошлись, не остались на продолжение. Вряд ли у Лены есть средства на второй день угощения. А такие гости, каких я вчера видела, точно угощались за Ленин счет. Так не хотелось думать о нашем убожестве, пьянках, суете после разговора с Алексеем Константиновичем. Он думает, что это ему Бог меня послал, а я думаю – как раз мне. Чтобы увидеть, что и в такой ситуации можно не опуститься и не сломиться. Если мне дадут не комнату, а старый дом – у нас так бывает, что детдомовцам дают старый, не очень пригодный к жизни заброшенный дом, я предложу старому учителю жить у меня. Я уже так решила.
Я не знала, как быть с Ростовцевым. Ведь я ушла, ничего ему не сказав. Не думаю, что его дочь честно ему все рассказала. Будет думать, что я сбежала… Но сразу все не решить. Сейчас у меня главное – найти маленькую Любу. Когда я начинала думать, какой день ее уже нигде нет, мне становилось горячо в голове. Я понимала, что шансов найти ее живой у меня не очень много. Где она может быть? Что она ест все это время? Что пьет? Как спасается от холода? На улице минус десять.
Я отнесла компьютер и папку в общежитие. Лена спала. В комнате была такая духотища и вонища, что я вернулась в коридор, подышала, потом зашла снова в свою комнату, широко открыла форточку, Лена завозилась во сне, я накрыла ее еще и своим одеялом, чтобы она от холода не проснулась и не полезла закрывать окно. В запертой комнате несколько часов подряд дышало столько пьяных, потерявших на время разум, прокуренных людей, что находиться в ней было невозможно.
