– Знаешь, ты ей правда нравишься.
– Ага, ну, тебе она нравится больше, – говорю. – Так что случилось?
Он старается поверить, что Кармель меня не интересует и что я ему достаточно друг, чтобы уважать его чувства к ней. Как ни странно, и то и другое правда.
Наконец он вздыхает:
– Мы приготовили им шикарный ложный след, в точности как ты сказал. Это было нечто! Мы реально убедили их, что если они подвесят у себя над кроватями мешочки с серой, то она не сумеет напасть на них, пока они дрыхнут.
– Господи. Не переборщите с реализмом. Нам надо, чтобы они были все время заняты.
– Не переживай. Морвран делает классное шоу. Он вызвал синее пламя, прикинулся погруженным в транс, вот это вот всё. Сказал им, что будет работать над изгоняющим заклятьем, но для его завершения нужен свет следующего полнолуния. Как думаешь, хватит времени?
В норме я ответил бы «да». В конце концов, дело не в определении местонахождения Анны. Я точно знаю, где она.
– Не уверен, – отвечаю. – Я ездил туда вчера ночью, и она пинала меня как мячик по всей комнате.
– И что ты собираешься делать?
– Я разговаривал с другом моего отца. Он сказал, нам надо выяснить, что придает ей всю эту дополнительную силу. Кого-нибудь из колдунов знаешь?
Он прищуривается на меня:
– А твоя мама разве не колдунья?
– Я про черных.
Он некоторое время ерзает, затем пожимает плечами:
– Ну я, наверное. Я не очень-то, но барьеры ставить умею, стихии заставлять на себя работать и все такое. Морвран-то да, но он уже почти не практикует.
Он сворачивает налево и тормозит возле антикварной лавки. В окно виден поседевший черный пес, он прижался носом к стеклу, а хвостом лупит по полу.
Мы входим и обнаруживаем Морврана за конторкой. Он наклеивает ценник на новое кольцо, изящное винтажное украшение с большим черным камнем.
– Знаете что-нибудь про заклинания и экзорцизм? – спрашиваю.
– А то, – отвечает он, не поднимая глаз от работы. Черный пес закончил приветствовать Томаса и тяжело привалился к его бедру отдохнуть. – Когда я купил эту лавку, привидений тут обреталось как грязи. Вещи попадают сюда вместе с хозяевами, если ты понимаешь, о чем я.
Я оглядываю магазин. Разумеется. В антикварных лавках почти всегда вертится дух-другой. Мой взгляд падает на длинное овальное зеркало, установленное на заднюю часть дубового комода. Сколько лиц гляделось в него? Сколько мертвых отражений ждут внутри и перешептываются в темноте?
– Можете достать мне кое-что? – спрашиваю.
– Например?
– Мне нужны куриные лапы, круг освященных камней, изгоняющая пентаграмма и какая-нибудь гадательная приспособа.
Он бросает на меня презрительный взгляд:
– Гадательная приспособа? Конкретнее некуда.
– Я пока не знаю подробностей. Сумеете добыть или нет?
Морвран пожимает плечами:
– Могу сгонять Томаса к Верхнему с мешком, вытащить тринадцать камней из озера. Освященней не бывает. Куриные лапы у меня найдутся, а гадательная приблуда – ну, держу пари, тебе нужно какое-нибудь зеркало или, еще лучше, гадальная чаша.
– Гадальная чаша видит будущее, – вставляет Томас. – Какой ему с нее толк?
– Гадальная чаша видит то, что нужно тебе, – поправляет его Морвран. – Что до изгоняющей пентаграммы, думаю, это перебор. Запалишь какое-нибудь защитное благовоние или травки. Этого с лихвой хватит.
– Вы же понимаете, с чем мы тут имеем дело, правда? – спрашиваю. – Она не просто призрак. Это ураган. Я лучше перестрахуюсь.
– Послушай, парень. То, о чем ты говоришь, не более чем банальный спиритический сеанс. Вызвать призрак и связать его в круге камней. Воспользоваться гадальной чашей, чтобы получить ответы на вопросы. Я прав?
Киваю. В его устах это звучит так просто. Но для того, кто заклинаниями не занимается и провел последнюю ночь в роли футбольного мяча, это практически невозможно.
– У меня в Лондоне есть друг, он сейчас занимается конкретикой. На днях я получу заклинание. В зависимости от него, мне могут понадобиться еще кое-какие товары.
Морвран пожимает плечами:
– Все равно связующее заклятье лучше всего работает на убывающей луне. Это дает тебе полторы недели. Куча времени. – Он прищуривается, глядя на меня, и становится до смешного похож на своего внука. – Что, одолевает она тебя?
– Это ненадолго.
Публичная библиотека впечатления не производит, хотя, полагаю, меня испортило то, что я рос среди собраний пыльных томов, принадлежавших отцу и его друзьям. Здесь, однако, имеется весьма неплохая подборка по местной истории, а именно это и имеет значение. Поскольку мне надо найти Кармель и утрясти всю эту бодягу с заданием по биологии, сажаю Томаса за компьютер искать по базе любые записи об Анне и ее убийстве.
Обнаруживаю Кармель у стола за стеллажами.
– Что тут делает Томас? – спрашивает она, когда я сажусь.
– Газету изучает, – пожимаю плечами я. – Так что там за задание-то?
Она нарочито улыбается:
– Таксономическая классификация.
– Гадость. И скучная притом.
– Нам надо составить таблицу от типа до вида. Даны крабы-отшельники и осьминоги. – Она хмурится. – Как будет осьминог в женском роде? Осьминогиня?
– Думаю, осьминога, – говорю я, разворачивая к себе открытый учебник.
Вполне можем начинать, хотя это последнее, чем бы мне хотелось заниматься. Я хочу копаться в новостях вместе с Томасом, выискивая нашу убитую девочку. Со своего места я вижу, как он сидит за компьютером и, подавшись к экрану, лихорадочно щелкает мышкой. Затем царапает что-то на клочке бумаги и встает.
– Кас, – слышу я голос Кармель и по тону понимаю, что она говорит уже некоторое время. Напяливаю лучшую из обаятельных улыбок:
– М-м?
– Я спросила, кого ты хочешь делать: краба-отшельника или осьминога?
– Осьминога, – говорю. – Они хороши с капелькой оливкового масла и лимоном. Слегка обжаренные.
Кармель делает лицо:
– Мерзость.
– Ничего подобного. В Греции мы с папой их все время ели.
– Ты был в Греции?
– Ага, – рассеянно отвечаю я, перелистывая параграф про беспозвоночных. – Мы жили там несколько месяцев, когда мне было года четыре. Мало что помню.
– Твой папа много путешествует? По работе, наверное?
– Ага. По крайней мере, путешествовал.
– А больше не ездит?
– Мой папа умер. – Ненавижу говорить это людям. Никогда не знаешь, как поведет себя голос при этих словах. И ненавижу их потрясенные лица, когда они не знают, что сказать в ответ. Я не смотрю на Кармель. Просто продолжаю читать про разные семейства. Она извиняется и спрашивает, как это случилось. Говорю ей, что его убили, и она ахает.
