Клаустрофобия мне не свойственна, но в данный момент приходится очень громко себе об этом напоминать. И тут я замечаю то, что заметить раньше у меня не хватало времени. Здесь есть лестница, ведущая на первый этаж. Не знаю, как Анна устроила, что я шагнул прямо в подвал, но мне до лампочки. Я просто хочу вернуться в прихожую. А как только я там окажусь, хочу забыть о том, что обитает у меня под ногами.
Пробираюсь к лестнице – и вот тут-то она посылает воду. Вода хлещет и поднимается отовсюду – льется из трещин в стенах, просачивается прямо сквозь пол. Она грязная, слизи не меньше, чем жидкости, и через несколько секунд она подбирается уже мне к поясу. Паника накрывает, когда мимо проплывает тело бродяги со сломанной шеей. Я не хочу плавать с ними. Я не хочу думать обо всем, что находится под водой, а воображение уже подсовывает нечто совсем глупое – типа трупы в основании куч внезапно разевают челюсти и выползают из-под завалов, словно крокодилы, торопящиеся схватить меня за ноги. Отталкиваю бродягу, подскакивающего на волнах словно червивое яблоко, и с удивлением слышу, как с моих собственных губ срывается слабый стон. Меня сейчас вырвет.
Добираюсь до ступенек, как раз когда колонна трупов шатается и обрушивается с тошнотворным плеском.
– Анна, прекрати!
Я кашляю, стараясь не наглотаться зеленой воды. Кажется, мне не выбраться. Одежда тяжелая, как в кошмаре, и я слишком медленно ползу вверх по ступеням. Наконец хлопаю ладонью по сухому полу и выдергиваю себя на первый этаж.
Облегчение длится буквально полсекунды. Затем я вспискиваю как цыпленок и бросаюсь прочь от двери в подвал, ожидая, что вот сейчас вода и мертвые руки высунутся оттуда и утянут меня обратно. Но в подвале сухо. Серый свет льется вниз, и мне видны лестница и несколько квадратных футов пола. Ни капли воды. Пусто. Выглядит как любой погреб, где хранятся консервы. На одежде тоже ни единого мокрого пятнышка, отчего я чувствую себя еще глупее.
Чертова Анна. Ненавижу эти манипуляции с пространством-временем, галлюцинации – не важно. К этому невозможно привыкнуть.
Встаю и отряхиваю рубашку, хотя отряхивать нечего, и оглядываюсь. Я в бывшей кухне. Тут имеется пыльная черная плита и стол с тремя стульями. Очень хотелось бы присесть, но дверцы шкафчиков принимаются распахиваться и закрываться сами собой, ящики ездят туда-сюда, а стены начинают кровоточить. Хлопают двери и бьются тарелки. Анна ведет себя как банальный полтергейст. Вот стыдоба-то.
Чувство безопасности разглаживает кожу. Полтергейстов я не боюсь. Пожимаю плечами и выхожу из кухни в гостиную, к утешительно знакомому дивану в пыльном чехле. Плюхаюсь на него с, надеюсь, убедительно храбрым видом. Не важно, что руки у меня до сих пор трясутся.
– Убирайся! – орет Анна прямо у меня за плечом.
Заглядываю через спинку дивана – вот она, моя богиня смерти: волосы змеятся во все стороны громадным черным облаком, зубы скрежещут так, что живые десны уже закровили бы. Порыв вскочить с атамом на изготовку заставляет сердце сделать двойной удар. Но нутром я чую, что она не хочет убивать меня сейчас. Иначе зачем бы она тратила время на массовое труп-шоу внизу? Выдаю ей самую наглую ухмылку.
– А если не уберусь? – спрашиваю.
– Ты пришел убить меня, – рычит она, явно решив игнорировать мой вопрос. – Но ты не можешь.
– И что из этого тебя действительно злит?
Темная кровь сочится сквозь ее глаза и кожу. Она ужасна, отвратительна – она убийца. И сдается мне, с ней я в полной безопасности.
– Я найду способ, Анна, – обещаю я. – Должен быть способ убить тебя, отослать прочь.
– Я не хочу прочь, – говорит она. Все тело ее сжимается, и тьма растворяется внутри. И вот передо мной стоит Анна Корлов, девушка с газетной фотографии. – Но я заслужила, чтобы меня убили.
– В тот раз нет, – говорю я, не то чтобы не соглашаясь.
Потому что, подозреваю, те трупы в подвале не просто продукт ее воображения. Думаю, что где-то там Майка Эндовера медленно пожирают стены этого дома, хотя я и не могу этого видеть.
Она трясет рукой, около запястья застряли черные вены. Она встряхивает кистью сильнее, прикрыв глаза, и они исчезают. До меня вдруг доходит, что я смотрю не просто на призрак. Я смотрю на призрак и на нечто, что было с призраком сделано. Это две разные вещи.
– Тебе приходится бороться с этим, да? – мягко спрашиваю я.
В глазах у нее удивление.
– Вначале я вообще не могла с этим справиться. Это была не я. Я была безумна, заперта внутри как в ловушке. Это был просто ужас, творивший страшные вещи, а я смотрела, сжавшись в комочек в уголке нашего общего сознания.
Она наклоняет голову набок, и волосы мягко спадают по плечу. Не могу думать о них как об одной личности. Богиня и эта девочка. Я вижу ее, выглядывающую из собственных глаз так, словно они просто окна, тихую и напуганную, в белом платье.
– А теперь наша кожа срослась, – продолжает она. – Я – это она. Я – это оно.
– Нет, – говорю я и в момент произнесения понимаю, что это правда. – Ты носишь ее как маску. Ты можешь ее снять. Ты сделала это, чтобы пощадить меня.
Встаю и обхожу диван. Она кажется такой хрупкой по сравнению с тем, чем она была, но Анна не отступает и не отводит взгляда. Она не боится. Она грустная и любопытная, как девушка на фотографии. Интересно, какой она была в жизни? Смешливой? Умной? Невозможно думать о том, что осталось от той девочки шестьдесят лет и бог знает сколько убийств спустя.
И тут я вспоминаю, что всерьез рассержен. Машу рукой в сторону кухни и двери в подвал:
– А это что за чертовщина была?
– Я думала, тебе следует знать, с чем ты имеешь дело.
– Что? Непослушная девчонка закатила истерику на кухне? – Сужаю глаза. – Ты пыталась меня отпугнуть. Предполагалось, что это маленькое печальное представление заставит меня пуститься наутёк.
– Маленькое печальное представление? – передразнивает она меня. – Держу пари, ты едва не обмочился.
Открываю рот и быстро его захлопываю. Она едва не рассмешила меня, а я бы пока предпочел дуться. Только не буквально. О черт. Смеюсь.
Анна моргает и мимолетно улыбается. Сама пытается не засмеяться.
– Я была… – колеблется. – Я была на тебя сердита.
– За что?
– За то, что пытался меня убить, – говорит она, и тут уж мы оба ржем.
– И это после того, как ты так старалась не убить меня. – Улыбаюсь. – Полагаю, это показалось ужасно грубым.
Я смеюсь вместе с ней. Мы беседуем. Что это, некий выверт стокгольмского синдрома?
– Почему ты здесь? Ты снова пришел попытаться меня убить?
– Как ни странно, нет. Я… Мне приснился плохой сон. Мне надо было с кем-то поговорить. – Запускаю пятерню в волосы. Сто лет не испытывал такой неловкости. Может, и вовсе никогда. – И, наверное, я просто решил – ну, Анна наверняка не спит. И вот я тут.
