Меньше недели. Меньше недели. Толкового колдуна меньше чем за неделю из меня никак не сделать, и я однозначно не стану сильнее и лучше контролировать Анну не научусь тоже. Мне нужна помощь. Надо звонить Гидеону.
Мы все топчемся на подъездной дорожке, разойдясь с кухни. Сегодня воскресенье, ленивое, тихое воскресенье, даже в церковь еще никто не идет – слишком рано. Кармель с Уиллом направляются к своим машинам. Она сказала, что проводит его домой и побудет с ним немного. В конце концов, она была к нему ближе всех, а Чейз утешение слабое, как ей кажется. Полагаю, она права. Прежде чем уйти, она отводит Томаса в сторонку и пару минут с ним шепчется. Провожая Кармель и Уилла взглядом, спрашиваю, о чем шла речь.
Он пожимает плечами:
– Она просто хотела сказать мне, что рада, что я ей рассказал. И надеется, что ты не сердишься на меня за слив, потому что она сохранит все в тайне. Она просто хочет помочь.
А потом все говорит и говорит, пытаясь привлечь внимание к тому, как она коснулась его руки. Лучше бы я не спрашивал, потому что теперь он не заткнется.
– Слушай, – говорю, – я рад, что Кармель тебя замечает. Если поведешь себя правильно, может, и срастется. Только не слишком лезь к ней в голову. Она реально напугалась.
– Я и Кармель Джонс, – насмешливо хмыкает он, провожая ее машину полным надежды взглядом. – Лет через миллион, ага. Скорее она в итоге будет утешать Уилла. Он умный и принадлежит к кругу таких, как она. Он неплохой парень. – Томас поправляет очки.
Томас тоже неплохой парень, и когда-нибудь это, возможно, до него дойдет. А сейчас я предлагаю ему надеть хоть какую-то одежду.
Когда он поворачивается и идет по подъездной дорожке к дому, я кое-что замечаю. Возле дома проходит круговая тропинка, соединяющаяся в конце подъездной дорожки. На развилке растет беленькое деревце, молодая березка. И на нижней ветке висит тонкий черный крест.
– Эй, – окликаю я Томаса и указываю на крест. – Что это?
Но отвечает не он. На крыльцо вперевалочку выходит Морвран в домашних тапочках и голубых пижамных штанах, клетчатый халат плотно обхватывает его выдающееся пузо. Наряд смешно контрастирует с заплетенной в косу, замшелой рок-н-ролльной бородой, но сейчас я об этом не думаю.
– Крест Папы Легбы
[27], – просто говорит он.
– Вы занимаетесь вуду? – спрашиваю я, и он хмыкает, вроде бы утвердительно. – Я тоже.
Он фыркает в свою кофейную чашку:
– Нет, не занимаешься. Да тебе и не стоит.
Значит, крест повесили специально. Да, я не практикую – я учусь. И вот она, прекрасная возможность расширить мои познания.
– Почему это не стоит? – спрашиваю.
– Сынок, вуду строится на энергии. Твоей внутренней энергии и энергии, которая идет через тебя. Энергии, которую ты крадешь, и энергии, которую ты получаешь из курицы на ужин. А ты в том кожаном лоскутке таскаешь привязанные к боку примерно десять тысяч вольт.
Рефлекторно прикасаюсь к лежащему в кармане атаму.
– И если бы они шли через тебя… ну, смотреть на тебя было бы все равно как смотреть на летящего в электромухобойку мотылька. Ты б светился круглые сутки семь дней в неделю. – Он прищуривается. – Может, когда-нибудь я тебя поучу.
– Хотелось бы, – говорю я.
Тут на крыльцо вылетает Томас в свежей, но по-прежнему разномастной одежде. Он сбегает по ступенькам.
– Куда мы направляемся? – спрашивает он.
– Обратно к Анне, – говорю. Он несколько зеленеет. – Мне надо разработать ритуал, а то через неделю я буду любоваться твоей отсеченной головой и внутренностями Кармель. – Томас зеленеет еще больше, и я хлопаю его по спине.
Оглядываюсь на Морврана. Он внимательно смотрит на нас поверх своей кофейной чашки. Стало быть, вудуисты перекачивают через себя энергию. Интересный дядька. И он дал мне слишком много пищи для размышлений, чтобы заснуть.
Пока едем, возбуждение от событий прошлой ночи начинает спадать. В глаза как песку насыпали, и я клюю носом даже после целой кружки растворителя, который Морвран называет кофе. Томас всю дорогу помалкивает. Наверное, все вспоминает ощущение от ладони Кармель у себя на плече. Будь в жизни справедливость, Кармель обернулась бы и посмотрела ему в глаза, увидела бы, что он ее добровольный раб, и была бы благодарна. Она подняла бы его с колен, и он перестал бы быть рабом, стал бы просто Томасом, и они бы радовались, что они есть друг у друга. Но справедливости в жизни нет. В итоге она, наверное, свяжется с Уиллом или каким другим качком, а Томас будет молча страдать.
– Не хочу, чтоб ты даже близко подходил к дому, – говорю я, чтобы выдернуть его из грез и убедиться, что он не пропустит поворот. – Можешь посидеть в машине или проводить меня по подъездной дорожке. Но после утренних событий она, скорее всего, нестабильна, поэтому к крыльцу не приближайся.
– Дважды повторять не придется, – фыркает он.
Когда мы въезжаем на дорожку, он решает остаться в машине. Я продолжаю путь в одиночку. Открывая входную дверь, я смотрю вниз – хочется попасть в прихожую, а не рухнуть головой вперед в кучу мертвых тел.
– Анна? – окликаю я. – Анна? Как ты?
– Глупый вопрос.
Она только что вышла из комнаты наверху и стоит на лестнице. Опирается на перила – не темная богиня, но девушка.
– Я мертва. Что еще со мной может случиться?
Глаза у нее опущены. Ей одиноко, она чувствует себя виноватой и загнанной. Она жалеет себя, и я не могу ее за это винить.
– Я не предполагал, что такое произойдет, – честно говорю я и делаю шаг к лестнице. – Я бы не поставил тебя в такое положение. Она следила за мной.
– С ней все в порядке? – спрашивает Анна неожиданно тонким голосом.
– В порядке.
– Хорошо. Мне показалось, я ей синяк поставила. А у нее такое красивое лицо.
На меня Анна не смотрит. Теребит деревянные перила. Она пытается заставить меня что-то сказать, но я не понимаю что.
– Мне нужно, чтобы ты рассказала мне, что с тобой случилось. Нужно, чтобы ты рассказала мне, как умерла.
– Почему ты хочешь, чтобы я это вспоминала? – тихо спрашивает она.
– Потому что мне нужно понять тебя. Мне надо знать, почему ты такая сильная. – Начинаю думать вслух. – Исходя из того, что мне известно, убийство не было ни странным, ни ужасным. Даже особенно жестоким не было. Поэтому я не могу вычислить, почему ты стала такой. Должно быть что-то… – Когда я замолкаю, Анна с отвращением смотрит на меня округлившимися глазами. – Что?
– Я как раз начинаю жалеть, что не убила тебя, – говорит она.
