Моему измученному недосыпом мозгу требуется минута, чтобы понять, и тогда я чувствую себя полной скотиной. Я слишком много отирался возле смерти. Я видел столько тошнотворного, извращенного дерьма, что подобное отскакивает у меня от зубов как детская считалка.
– Как много ты знаешь, – спрашивает она, – о том, что произошло со мной?
Голос ее звучит мягче, почти покорно. Я вырос среди разговоров о смерти, выкладывания фактов без обиняков. Только теперь я не знаю, как подойти к делу. Когда Анна стоит передо мной, это больше чем просто слова или картинки в книжке. С минуту молчу. И когда меня наконец прорывает, говорю это быстро и разом, как пластырь снимаю:
– Я знаю, что тебя убили в 1958 году, когда тебе было шестнадцать. Кто-то перерезал тебе горло. Ты направлялась на школьный бал.
На губах ее мелькает легкая улыбка, но не задерживается.
– Я очень хотела пойти, – говорит она тихо. – Это был бы мой последний бал. Первый и последний. – Она опускает глаза и оттягивает подол. – Это было мое платье.
По мне, так ничего особенного, просто белое платье-рубашка, немного кружева и лент, – но что я в этом понимаю? Во-первых, я не девушка, а во-вторых, мало знаю о 1958 годе. В те времена это мог быть последний писк, как сказала бы моя мама.
– Ничего особенного, – говорит она, читая мои мысли. – Одна из пансионерок, жившая у нас в то время, работала портнихой. Мария. Из Испании. Мне она казалась такой экзотичной. Ей пришлось оставить дочь, чуть младше меня, когда она приехала сюда, поэтому она любила со мной разговаривать. Она сняла с меня мерки и помогла сшить его. Мне хотелось что-нибудь более изысканное, но я никогда не умела хорошо шить. Пальцы неуклюжие, – говорит она и поднимает руки, словно я сумею увидеть, как они могут напортачить.
– Ты в нем красивая, – говорю я первое, что приходит в мою глупую, пустую голову. Прикидываю, не воспользоваться ли атамом, чтобы отрезать себе язык. Вероятно, она хотела услышать вовсе не это, и вышло совсем не то. Голос отказывается мне служить. Повезло еще, что петуха не дал. – Почему это был бы твой последний бал? – быстро спрашиваю я.
– Я собиралась бежать, – говорит она.
Глаза ее сияют вызовом, как, должно быть, сияли тогда, и в голосе слышен огонь, отчего мне становится грустно. Затем все гаснет, и она кажется смущенной. – Не знаю, сделала ли бы я это на самом деле. Я хотела.
– Почему?
– Хотела жить своей жизнью, – объясняет она. – Я знала, что никогда ничего не сделаю, если останусь здесь. Мне бы пришлось управлять пансионом. И я устала воевать.
– Воевать? – Делаю еще один шаг ближе.
Пряди темных волос рассыпались по ее плечам, и те опускаются, когда она обхватывает себя руками. Она такая бледная и маленькая, с трудом представляю, чтобы она с кем-то воевала. Уж не с ее кулачками.
– Это была не война, – говорит она. – И все-таки война. С ней. И с ним. Это значило прятаться, заставлять их думать, что я слабее, потому что именно этого им и хотелось. Именно этого, по ее словам, хотел бы мой отец. Тихую, послушную девочку. Не шлюху. Не проститутку.
Делаю глубокий вдох. Спрашиваю, кто называл ее так, кто посмел, но она больше меня не слушает.
– Он был лжец. Бездельник. Притворялся, будто любит мою мать, но это была неправда. Говорил, что женится на ней и тогда получит все остальное.
Я не знаю, о ком она говорит, но догадываюсь, что подразумевалось под «всем остальным».
– Он имел в виду тебя, – негромко говорю я. – Это за тобой он на самом деле охотился.
– Он бывало… зажимал меня, в кухне или снаружи у колодца. Я от этого цепенела. Я ненавидела его.
– Почему ты не сказала матери?
– Не могла… – Она умолкает и начинает заново: – Но я не могла ему позволить. Я собиралась удрать. Пришлось бы. – Лицо ее бесстрастно. Даже глаза мертвы. Она просто шевелит губами и управляет голосом. Все остальное ушло глубоко внутрь.
Протягиваю руку и касаюсь ее щеки, холодной как лед.
– Это он? Это он убил тебя? Пошел за тобой в тот вечер и…
Анна очень быстро трясет головой и отстраняется.
– Довольно, – говорит она, пытаясь придать голосу твердости.
– Анна, мне нужно знать.
– Почему тебе нужно знать? Какое тебе до этого дело? – Она прижимает ладонь ко лбу. – Я с трудом себя помню. Все в грязи и кровоточит. – Она расстроенно мотает головой. – Я ничего не могу тебе рассказать! Меня убили, и было черно, а потом я очутилась здесь. Я была этим, и я убивала, и убивала, и не могла остановиться. – Дыхание ее прерывается. – Они со мной что-то сделали, но я не знаю что. Не знаю как.
– Они, – с любопытством повторяю я, но дальше это никуда не ведет.
Я буквально вижу, как она закрывается наглухо. Еще пара минут – и я обнаружу, что стою здесь и пытаюсь держаться за деву с черными венами и в сочащемся кровью платье.
– Есть заклинание, – говорю я. – Заклинание, способное помочь мне понять.
Она немного успокаивается и смотрит на меня так, будто я спятил.
– Колдовские заклинания? – Недоверчивая улыбка пропадает. – Я отращу фейские крылышки и прыгну через костер?
– О чем ты говоришь?
– Колдовства не бывает. Это фантазии или суеверия, старые ругательства моих финских бабушек.
Поверить не могу, что она подвергает сомнению существование магии, стоя здесь передо мной мертвая и разговаривая. Но я могу убедить ее – что-то начинает происходить, что-то выворачивает ей мозг, и она вздрагивает. Когда она смаргивает, взгляд ее где-то далеко.
– Анна?
Она резко выбрасывает руку, удерживая меня на расстоянии:
– Ничего.
Я вглядываюсь пристальнее:
– Нет, не ничего. Ты что-то вспомнила, да? Что это? Скажи мне!
– Нет, я… ничего такого. Не знаю. – Она трогает висок. – Не знаю, что это было.
Нелегко нам придется. Почти невозможно, если я не добьюсь ее сотрудничества. Тяжелое ощущение безнадежности заползает в мои измученные конечности. Кажется, будто мышцы начинают атрофироваться, да и мышц-то почти не осталось.
– Пожалуйста, Анна, – говорю я. – Мне нужна твоя помощь. Мне нужно, чтобы ты позволила нам наложить чары. Мне нужно, чтобы ты впустила вместе со мной других людей.
– Нет, – говорит она. – Никаких заклинаний! И никаких людей! Ты знаешь, что произойдет. Я не могу это контролировать.
– Ради меня – можешь. И для них тоже сможешь.
– Не понимаю, почему мне не приходится тебя убивать. Кстати, разве этого не достаточно? Почему ты просишь о дополнительных поблажках?
– Анна, пожалуйста! Мне нужен хотя бы Томас и, наверное, Кармель – девушка, с которой ты познакомилась сегодня утром.
