И тут призрак бросается на меня. Я привлек его внимание и уворачиваюсь так легко, так быстро, что ни один его удар и близко не достигает цели. Отсекаю ему еще кусок руки и ныряю под нее, вокруг вьется дым и рассеивается в созданном моим телом завихрении.
– Каждый призрак уходит по-своему, – рассказываю я зрителям. – Одни умирают заново, словно думают, что до сих пор живы. – Уворачиваюсь от очередной атаки и прикладываю его локтем по затылку. – Другие растекаются лужами крови. Третьи взрываются. – Оглядываюсь на друзей, они сосредоточенно внимают мне с квадратными глазами. – От некоторых что-то остается – пепел там, пятна. От других – нет.
– Кас, – произносит Томас и указывает мне за спину, но я уже знаю, что призрак возвращается.
Делаю шаг в сторону и рассекаю ему грудную клетку. Он падает на колено.
– Каждый раз по-разному, – продолжаю я, – за исключением этого. – Смотрю в упор на Уилла, готовый приступить к делу. И в этот миг чувствую, как руки призрака хватают меня за обе лодыжки и дергают.
Слышали? Обе руки. Однако я четко помню, что отсек одну из них. Мне становится очень интересно – ровно до того момента, когда моя голова отскакивает от пола.
Призрак норовит схватить меня за горло, я с трудом удерживаю его. Смотрю на его руки – они не одинаковые. Новая чуть более загорелая и совершенно иной формы: пальцы длинней, ногти неровные. Слышу, как Кармель орет на Томаса и Уилла, чтобы они мне помогли, а это последнее, что мне нужно. Курам на смех.
Однако, стиснув зубы и катаясь по полу в попытках нацелить нож парню в горло, я немного завидую Уиллу, сложенному как футболист. Худоба делает меня шустрым и проворным, и я очень жилистый, но, когда доходит до такой вот рукопашной, неплохо бы обладать способностью швырнуть противника через всю комнату.
– Все со мной в порядке, – говорю я Кармель. – Я как раз с ним разбираюсь.
Мой придушенный вой их не убеждает, и они таращатся на меня, округлив глаза. Уилл делает шаг вперед.
– Назад! – ору я, одновременно мне удается заехать призраку ногой в живот. – Просто работы больше, – объясняю я. – Тут внутри их двое, дошло? – Дышу все тяжелее. Волосы намокли от пота. – Делов-то… всего лишь означает, что придется всё проделать дважды.
По крайней мере, я на это надеюсь. Больше в голову ничего не приходит. На деле всё сводится к отчаянной шинковке. Не это было у меня на уме, когда я предложил отправиться поохотиться. Где милые, простые привидения, когда они так нужны?!
Собираюсь и могучим пинком сбрасываю с себя копажелезнодорожника. Поднявшись на ноги, перехватываю атам поудобнее и сосредотачиваюсь. Призрак приготовился к атаке, и когда он бросается на меня, я принимаюсь резать и рубить, словно оживший кухонный комбайн. Надеюсь, выглядит это гораздо круче, чем ощущается. Волосы и одежду развевает неощутимый ветер. Из-под ног вырывается черный дым.
Перед тем как прикончить его – перед тем как он кончается, – я слышу два разных голоса, наложенные один на другой в мрачной гармонии. В мелькании клинка обнаруживаю, что на меня смотрят два лица, занимающих одно и то же пространство: два набора оскаленных зубов, два глаза – один голубой, другой карий. Я рад, что сумел это сделать. Неуютное, двойственное ощущение, возникшее, когда мы вошли сюда, пропало. Навредил этот призрак кому или нет, но себе он навредил точно, и куда бы я их ни отсылал, там им наверняка будет лучше, чем здесь, запертым в одной форме с ненавистным другим, с каждым днем, с каждой неделей, с каждым годом все больше и больше сводящим друг друга с ума.
В итоге я стою один посреди комнаты, завитки дыма рассеиваются и уходят в потолок. Томас, Кармель и Уилл, сбившись в кучку, таращатся на меня. Полицейский и железнодорожник исчезли. И пистолет тоже.
– Это было… – только и может выдавить Томас.
– Это было то, чем я занимаюсь, – просто говорю я, жалея, что так запыхался. – Поэтому больше никаких споров.
Четыре дня спустя я сижу на кухонном столе и наблюдаю, как мама моет какие-то забавного вида корешки, затем чистит и нарезает их, чтобы добавить к травяной смеси, мешочки с которой мы наденем сегодня на шею.
Сегодня. Наконец-то. Кажется, подготовка заняла сто лет, а мне все же хочется иметь в запасе еще один день. Каждую ночь я оказываюсь у Анны на подъездной дорожке и просто стою там, не в силах придумать, что сказать. И каждую ночь она подходит к окну и смотрит на меня. Спал я мало, хотя отчасти в этом виноваты кошмары.
С момента прибытия в Тандер-Бей сны становились все хуже. Как нельзя некстати. Я вымотан, тогда как должен быть полон сил – сейчас я меньше всего могу позволить себе быть вымотанным.
Не могу припомнить, снилось папе что-нибудь или нет, но, даже если снилось, мне он об этом не рассказывал. Гидеон тоже никогда ни о чем таком не упоминал, а я не поднимал вопрос, потому что вдруг это только у меня? Это означало бы, что я слабее своих предков. Что я не такой сильный, как все от меня ожидают.
Сон всегда один и тот же. К моему лицу склоняется некая фигура. Я напуган, но также знаю, что эта фигура связана со мной. Мне она не нравится. Я думаю, это отец.
Но не настоящий отец. Мой папа ушел. Мама с Гидеоном в этом убедились; они без конца болтались вокруг того дома в Батон-Руж, где его убили, кидая руны и паля свечи. Но он ушел. Не знаю, порадовало это маму или разочаровало.
Я наблюдаю, как она торопливо кромсает и мелет разные травы, отмеривает, высыпает в ступку и толчет пестиком. Руки у нее проворные и чистые. Ей пришлось ждать до последней минуты, потому что лапчатку трудно найти и пришлось обращаться к незнакомому поставщику.
– А для чего это вообще? – спрашиваю я, беря высушенный зеленовато-коричневый кусочек. На вид сено сеном.
– Защищает от повреждений, нанесенных любыми пятью пальцами, – рассеянно отвечает она, затем поднимает взгляд: – У Анны же пять пальцев, да?
– На каждой руке, – небрежно говорю я и кладу травку обратно.
– Я очистила атам снова, – говорит мама, добавляя натертый стружкой корешок от колик, помогающий, по ее словам, сдерживать врагов. – Он тебе понадобится. Судя по тому, что я читала об этом ритуале, он отнимет у нее много сил. Ты сумеешь закончить работу. Делай то, ради чего пришел.
Замечаю, что она не улыбается. Пусть я нечасто бываю дома в последнее время, мама меня знает. Она знает, когда что-то не так, и обычно отлично понимает, что именно. Говорит, это материнское чутье.
– Что случилось, Кассио? Чем этот призрак отличается от других?
– Ничего. Ничем особенным. Просто она опаснее всех привидений, каких я когда-либо видел. Может, даже опаснее папиных. И убила больше – она сильнее. – Смотрю сверху вниз на кучку лапчатки. – Но она и более живая. Она все прекрасно понимает. Не какая-нибудь зыбкая, полуреальная тварь, убивающая от страха или из ярости. Что-то сделало ее такой, и она об этом знает.
– Как много ей известно?
