Теперь все его внимание приковано ко мне. Лезвие ярко блестит в свете школьных люминесцентных ламп. Я тоже не хочу, чтобы мне кожу на лицо натянули, но мне любопытно. Я гадаю, защитит ли меня каким-то образом моя связь с ножом, мое наследственное право им владеть. Мысленно взвешиваю вероятности. Следует ли броситься на Уилла? Нужно ли отобрать нож силой?
Но вместо того чтобы разозлиться, Уилл расплывается в улыбке.
– Знаешь, я собираюсь ее убить, – говорит он. – Твою милую маленькую Анну.
Мою милую маленькую Анну. Я что, такой прозрачный? Это что, всю дорогу было очевидно всем, кроме меня?
– Она больше не слабая, ты, идиот, – бросаю я. – Ты к ней и на шесть футов не подойдешь, с волшебным ножом или без.
– Посмотрим, – отвечает он, и сердце у меня падает, когда я вижу, как мой атам – отцовский атам – снова исчезает за темной подкладкой его куртки.
Больше всего на свете мне хочется кинуться на него, но я не могу рисковать. Не могу допустить, чтобы кто-нибудь пострадал. Как бы подчеркивая эту мысль, Томас и Кармель подходят и встают по бокам, готовые меня удержать.
– Не здесь, – говорит Томас. – Мы вернем его, не переживай. Разберемся.
– Побыстрее бы, – говорю я, потому что не знаю, правду ли я только что говорил.
Анна забрала себе в голову, что ей положено умереть. Она может просто впустить Уилла в дом, чтобы избавить меня от необходимости убивать ее самому.
На пиццу решено забить. На самом деле решено забить и на остаток школьного дня, а вместо этого направиться ко мне. Я превратил Томаса и Кармель в самых настоящих юных правонарушителей. Еду с Томасом в его «Темпо», а Кармель рулит следом.
– Итак, – говорит он, потом умолкает и закусывает губу.
Я жду продолжения, но он принимается теребить рукав своей серой кофты с капюшоном, длинноватой и уже начинающей махриться по краям.
– Ты знаешь про Анну, – говорю я, чтобы облегчить ему задачу. – Ты знаешь, как я к ней отношусь.
Томас кивает.
Провожу ладонью по волосам, но они снова падают мне на глаза.
– Это потому, что я не могу перестать о ней думать? – спрашиваю я. – Или ты действительно слышишь, что происходит у меня в голове?
Томас поджимает губы:
– Это ни то ни другое. Я стараюсь не лезть тебе в голову с тех пор, как ты меня об этом попросил. Потому что мы… – Он осекается, и лицо у него делается такое… овечье, губа закушена, глаза несчастные.
– Потому что мы друзья, – говорю я и пихаю его в плечо. – Ты можешь это сказать, чувак. Мы друзья. Ты, наверное, мой лучший друг. Ты и Кармель.
– Ага, – кивает Томас.
Лица у нас наверняка одинаковые: чуть смущенные, но радостные. Он откашливается:
– Итак, как бы то ни было. Я знаю про тебя и Анну из-за энергии. Из-за ауры.
– Ауры?
– Это не просто мистика. Наверное, большинство людей способны ее уловить. Но я вижу более ясно. Поначалу я думал, что это просто у тебя со всеми привидениями так. Всякий раз, когда о ней заходила речь, у тебя появлялось такое возбужденное сияние, особенно когда ты находился возле ее дома. Но теперь оно у тебя все время.
Я тихо улыбаюсь. Она все время со мной. Теперь я чувствую себя дураком, что раньше этого не видел. Но, послушайте, теперь нам, по крайней мере, есть что рассказать – эту странную историю про любовь, смерть, кровь, проблемы отцов и детей. Срань господня, да я просто влажный сон психоаналитика!
Томас, притормаживая, сворачивает на нашу подъездную дорожку. Кармель, отставшая всего на пару секунд, догоняет нас у дверей.
– Просто киньте свое добро куда-нибудь, – говорю я, входя.
Скидываем куртки и бросаем рюкзаки на диван. Топоток маленьких темных лапок возвещает о появлении Тибальта, и негодник взбирается Кармель по бедру, чтобы его держали и гладили. Томас бросает на него сердитый взгляд, но Кармель немедля подхватывает четвероногого ловеласа на руки.
Веду их на кухню, и они рассаживаются вокруг нашего круглого дубового стола. Ныряю в холодильник.
– Имеется замороженная пицца, и не одна, а также куча мясной нарезки и сыра. Могу наделать горячих слоеных бутербродов в микроволновке.
– Горячие слоеные бутерброды, – единодушно выпаливают Томас и Кармель.
Краснеют и улыбаются. Я чуть слышно бормочу про светящиеся ауры, и Томас хватает со стола полотенце и швыряет в меня. Минут через двадцать мы уплетаем совершенно исключительные горячие бутерброды, и пар от моего, похоже, растапливает засохшую кровь у меня в носу.
– Синяк останется? – спрашиваю я.
Томас внимательно меня разглядывает.
– Не-а, – решает он. – Уилл толком бить не умеет.
– Хорошо, – отзываюсь я. – Мама всерьез устала меня лечить. По-моему, в этой поездке она применяла целительные заклятья чаще, чем за последние двенадцать вместе взятые.
– В этот раз все было по-другому? – спрашивает Кармель между кусками курицы и сыра. – Анна тебе реально дала прикурить.
Киваю:
– Анна, и ты, и Томас. Я никогда не сталкивался ни с чем на нее похожим. И мне никогда не приходилось просить гражданских заниматься привидениями вместе со мной.
– По-моему, это знак, – говорит Томас с полным ртом. – Думаю, он означает, что тебе следует остаться. Дать привидениям немного передохнуть.
Глубоко вдыхаю. Наверное, это единственный раз в моей жизни, когда я мог бы на это соблазниться. Помню, в детстве, еще до того как отца убили, я думал, как было бы славно, если бы он на время бросил работу. Как здорово было бы поселиться на одном месте, подружиться с кем-нибудь, и чтобы в субботу после обеда он просто играл со мной в бейсбол, а не висел на телефоне с каким-нибудь оккультистом или сидел, зарывшись носом в очередной старый заплесневелый фолиант. Но ведь все дети так относятся к работе родителей, не только те, у кого предки охотники за привидениями.
И теперь у меня снова это чувство. Как славно было бы остаться в этом доме. Он уютный, и кухня хорошая. И круто было бы иметь возможность тусоваться с Кармель, и Томасом, и Анной. Мы бы вместе окончили школу, может, и в колледж бы поступили недалеко друг от друга. Я был бы почти нормальным. Только я, мои лучшие друзья и моя мертвая девушка.
Мысль такая смехотворная, что я фыркаю.
– Что? – спрашивает Томас.
– Заниматься тем, что делаю я, больше некому, – отвечаю я. – Даже если Анна больше не убивает, другие-то призраки не перестали. Я должен заполучить свой нож обратно. И вскоре мне придется вернуться к работе.
Томас явно огорчен. Кармель откашливается.
– Итак, как нам вернуть нож? – спрашивает она.
– Он явно не настроен просто отдать его, – угрюмо замечает Томас.
