Хайс выдержал его взгляд.
— Правду о нас обоих, — коротко сказал он и рассказал Харвею о посещении Твайна.
Харвей молча уставился в тарелку. У него было огромное искушение задать Хайсу множество вопросов. Во-первых — очень ли он влюблен в сестру Лоринга? И во-вторых — отчего, черт побери, он держит эту девушку у себя? Разве ему не известно, что об этом уже все болтают?
Но вместо этого он спросил:
— Какое отношение имеет сестра Лоринга к этому делу?
Ответом на этот вопрос послужило мгновенно изменившееся и просветлевшее при упоминании о Селии лицо Хайса.
«О да, он без ума от нее! — подумал Харвей со странным чувством легкой зависти, потому что огонек, вспыхнувший в глазах Хайса, яснее слов говорил о любви. — Он ее любит, ну а как же с Пенси?»
— Селия тут совершенно ни при чем, — ответил Хайс, — она уже достаточно пережила за это время, бедняжка!
— Совершенно… ни при чем… совершенно… — внезапно оробев, забормотал Харвей.
…Так, значит, это правда! Старина Дик совсем потерял голову из-за этой девушки.
«Какой она должна быть, — думал Харвей, — чтобы вывести из равновесия такого, как Ричард? Чтобы при воспоминании о ней он так загорался!»
Ему пришло на ум, что будущее Хайса весьма запутано. Когда они шли по Джон-стрит, направляясь в дансинг, Харвей спросил:
— Когда твоя свадьба, Дик?
Они завернули за угол и подошли к дому с полосатым тентом и красным ковром на лестнице. Хайс не успел ответить, так как в этот момент к дому подъехал автомобиль и из него вышла Пенси, а с лестницы ей навстречу быстро сбежал самый высокий молодой человек, которого Хайс и Харвей когда-либо видели. Он бросился к ней и протянул ей руку.
У него был вполне светский и очень привлекательный вид, и он казался очень влюбленным в Пенси. Это было заметно в повороте его склоненной головы, в его протянутой руке, в его горячем взгляде; даже спина юноши выражала такое же благоговение, какое было написано на его лице, когда он спешил ей навстречу. Пенси радостно улыбалась ему, высоко подняв голову и глядя ему прямо в глаза. Харвей украдкой взглянул на Хайса. В этот момент Пенси заметила их и позвала.
Хайс был высокого роста, но рядом с Дивиным казался маленьким. Оба очень внимательно принялись рассматривать друг друга, стараясь сделать это незаметно.
— Кто ваш спутник? — спросил Хайс Пенси, когда они стояли в наполненном цветами вестибюле.
— Какой-то родственник Анны: кузен, кажется. Борис Дивин.
Они поднялись по широкой лестнице в танцевальный зал. Во время танцев оба молчали. Как только Пенси освободилась, Борис пригласил ее.
Они долго танцевали вместе и танцевали отлично.
— Вы прекрасно танцуете, — сказала Пенси.
Вместо ответа он крепче обнял ее; сквозь легкую золотистую ткань платья она чувствовала, как бьется его сердце.
Вдруг он сказал:
— В этом доме на крыше есть сад. Я достаточно хорошо знаю Лондон и хозяйку дома и уверяю вас, что не будет ничего неприличного в том, если мы с вами подымемся сейчас туда любоваться звездами. Пойдем!
Он взял ее под руку и повел наверх, даже не дождавшись ответа, точно все это, действительно, было в порядке вещей. Пенси все время улыбалась ему; она была настолько избалована, что ей даже доставляло некоторое удовольствие не повелевать, как всегда, а исполнять беспрекословно чье-то желание; в этом была известная прелесть новизны.
В саду, на крыше, было очень свежо; железный барьер был искусно скрыт изгородью из розовых кустов; повсюду были расставлены низкие бамбуковые кресла, а на столе стояли напитки со льдом; льдинки тихо позвякивали о хрусталь.
— Не садитесь, пожалуйста! — попросил Борис. — Я хочу смотреть в ваши глаза; когда вы сидите, вы — такая маленькая!
Наверху над ними расстилалось сапфировое небо, и на нем, как бледные цветы, тускло мерцали звезды.
— Вы сказали, что хотите любоваться звездами, — прошептала Пенси.
— Конечно! Я так и делаю: откройте пошире ваши глаза! Вот так. — Борис рассмеялся. Потом он наклонился к ней и, глядя ей прямо в глаза, серьезно сказал: — Вот где мои звезды!
Наступило молчание, полное невысказанной нежности. Потом Борис тихо, но решительно сказал:
— Вы помолвлены, я знаю это. Но я имею такое же право на любовь, как и лорд Хайс! И я имею право спросить вас, потому что я люблю вас — нет-нет, не уходите, дайте мне сказать, ведь правда не принесет вам вреда! Счастливы ли вы? Повторяю, я это спрашиваю только потому, что люблю вас!
— Конечно, конечно… — задыхаясь, ответила Пенси; совершенно бессознательно она прижала руку к сердцу. Борис не сводил с нее испытующего взгляда.
— Если так, — медленно сказал он, — пойдемте вниз к вашему жениху. Видите ли, мне необходимо было узнать это!
Они спустились вниз. Борис, улыбаясь, любезно болтал о пустяках. Пенси показалось, что это совсем другой человек — не тот, который несколько минут назад так пылко шептал ей: «Ваши глаза — вот где мои звезды!»
— Вы совершенно необыкновенный человек, — сказала она. Борис быстро взглянул на нее и рассмеялся.
— Не думаю! — ответил он. — К счастью, нет. — Он попрощался с ней и с Хайсом и ушел. Пенси рассердилась: она испытывала неясное ощущение обиды и разочарования, в котором не могла разобраться.
— Ваш русский друг очень красивый юноша, — сказал Хайс, — я его где-то встречал раньше. Что он делает в Лондоне?
— Право, не знаю, — ответила Пенси и неожиданно спросила: — Где вы были сегодня, днем, Дикки? Я специально, чтобы встретиться с вами, поехала в Ренли, но вас там не было. И вы даже не потрудились оставить в клубе записку для меня! Что с вами случилось?
— Мне очень жаль, — сокрушенно начал Хайс; ему, действительно, стало стыдно. — Дело в том, что у меня были очень важные дела, я задержался и…
— Но вы могли меня предупредить об этом по телефону или передать через кого-нибудь, — перебила Пенси.
— Я знаю. Конечно, вы правы. Это было отвратительно с моей стороны. Простите, дорогая.
— У вас такой озабоченный вид! Вы знаете, я начинаю верить, что, кроме меня, у вас есть кто-нибудь еще, и вы были с ней!
Пенси говорила смеясь, но глаза ее испытывающе смотрели на Хайса. Ни один мускул не дрогнул в его лице; он был совершенно спокоен и улыбался. Пенси вдруг почувствовала себя разбитой и усталой; тоном маленького ребенка она спросила:
— Вы все-таки любите меня, дорогой? Потому что я не могла бы жить без вашей любви!
Совсем машинально, как бы отвечая на ее вопрос, Хайс крепко сжал ее руку, а в душе подумал:
«Какой я мерзавец! Какой я исключительный негодяй!..»
