Еще я получил в награду подполковничьи погоны. Командующий сказал — война закончится, на мирные сроки выслуги перейдем, так что прими по чести. При том что я в майорах едва год отходил. Это надо понимать в связи с предложением, сменить "поле" на штаб? Бумажки, согласования — а ведь ошибешься, спросят с тебя так, что пуля на фронте будет гуманнее? Этого боюсь — хотя слышал, наш кэп из 2012, Андрей свет Витальевич, большим начальством стал, между Москвой и Европами болтается. А его зам, старлей Васька Гаврилов (в одном звании были, как сюда попали, три года назад), сейчас уже полковник, и тоже больше в штабе сидит. Может и не так все плохо? Ладно, три месяца до принятия решения у меня точно есть! Столько дано мне на отпуск по ранению — а после, в кадры, где решать будут, что со мной делать дальше.
День Победы (над Японией) я в госпитале встретил, лишь в начале августа меня выписали. До Омска повезло самолетом добраться — ну а дальше, паровозной тягой, "я ехал по самой прекрасной земле", эту песню сейчас чаще чем даже Высоцкого тут можно услышать, эшелоном через всю Сибирь. Доехал в общем, без приключений, если не считать того, что у меня пытались стянуть наградную катану, дело кончилось битыми мордами двух тыловых ухарей, сданных в комендатуру. Прибыл на Ярославский вокзал (в этом времени он Северным назывался) но мне так привычнее. На площадь Трех Вокзалов вышел — и почувствовал себя дома! Для меня уже эта Москва, без лужковских небоскребов, неоновой рекламы, зато с древними автомобилями на улицах, и девушками в платьях, а не в джинсах, стала уже больше "своей" чем та, двадцать первого века (а впрочем, и бывал я там в ней нечасто и проездом). На асфальте лужи, летний дождь недавно прошел, воздух как на даче. И никакой войны уже!
В метро, затем автобусом. Часа не прошло, как был на Ленинградском шоссе, ну вот и знаменитый в будущем "генеральский" дом, где сейчас наша квартира. Хотел в подъезд войти, но в сторону взглянул, и увидел две женские фигурки в косыночках и плащах — разлетайках, с колясками перед собой. И как толкнуло меня что-то — к ними бегу, они на меня взглянули, одна хотела ко мне броситься навстречу, но коляску не оставила, а лишь когда я рядом был, с визгом у меня на шее повисла. Обнимаю я Лючию, Галчонка своего, какая же она у меня красивая — а рядом Аня Лазарева улыбается.
— Детям свежий воздух нужен. Вот и гуляем, в любую погоду, если только не проливной дождь.
Смотрю на своих двойняшек, январские они, значит семь месяцев уже. Укутаны плотно — а все равно, на руки взять их боюсь, вдруг уроню, или что-нибудь сломаю, если слишком крепко сожму? Как только женщины наши с ними так ловко обращаются? Хотя и не на руках тащить — детские коляски в этом времени еще редкость, но слышал я еще перед отъездом, что в Москве их какая-то артель делает (частники!), по образцу из Германии привезенных, но немецкий оригинал больше похож на то, что в конце века было, а на нашу взглянешь, ну словно на том заводе делали, который раньше танки выпускал, у немцев рама из тонких трубок, а местами даже из чего-то похожего на пластмассу, у нас же плоский стальной профиль, довольно толстый. И не делают еще колясок для двойни — так что мои Петр с Анечкой должны были тесниться вместе, уже едва помещаясь. А укрыты-то как, ну словно на северный полюс, будто январь а не август сейчас!
— А если простудятся и заболеют? — серьезно говорит Лючия — мы их дома, когда моем, то под конец холодной водой обливаем из ковша, чтоб закаливались. И сразу в тепло. Вдруг продует?
Погуляли мы тогда еще немножко, и пошли домой. Женушка моя бурную деятельность развила — оказывается, пока меня не было, она и Аня вместе жили, в квартире Лазаревых, чтоб удобнее было присматривать за "детсадом" — а наша квартира этажом выше стояла пустая, лишь домработница тетя Даша туда убираться приходила. Теперь же пришлось обратно перебазироваться — дав Анне Петровне обещание, что будем часто в гости приходить. О дальнейшем, чем мы занимались, умолчу. Скажу лишь, что когда мой Галчонок обнаружила свежий шрам у меня на спине, и выслушала мой рассказ, то сначала разразилась проклятиями в адрес самураев, на родном итальянском, а затем спросила, много ли их я убил?
— Мой кабальеро, Аня учила, что когда хочется плакать — то это должна делать не я, а те, кто были в том виноваты!
Такая вот пантерочка мне в жены досталась. И ведь сам ее выучил, еще прежде Лазаревой!
А на следующий вечер приехал Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко. Оказавшийся тут, в Москве, моим прямым начальником.
— Служба партийной безопасности, товарищ Смоленцев, стоит выше НКГБ и армии. Хотя вы, при исполнении, можете иметь документы от них. Вы очень хорошо показали себя на японском фронте — теперь же нам надлежит основное внимание направить на фронт внутренний. Который, впрочем, вполне может быть связан с фронтом внешним. Детали вам товарищ Лазарева разъяснит, или даже ваша супруга, которая Анне Петровне помогала. Но вы поправляйтесь пока, а следующую задачу вам завтра поставят.
На следующее утро пришли рабочие, готовить место под сейф — вам, товарищ Смоленцев, положено, для работы с документацией. Стахановскими темпами намертво заделали в пол и в стену стальные рамы, и уже через два дня на особой тележке с домкратами шестеро солдат под командой лейтенанта с погонами ГБ привезли тяжеленный ящик — выверили на месте, и опустили, крюки зацепили за гнезда на стене, ножки намертво застопорились в раме, теперь вывезти сейф отсюда было можно, лишь разломав пол. И сразу после инструктажа, появился фельдегерь с бумагами — всего лишь с грифом ДСП. Пока — информационный обзор событий для своего узкого круга Тех Кому Надо. Гриф секретности — чтобы на той стороне не знали что именно мы знаем. Или о том, о чем нашей широкой публике не обязательно знать.
— Чтобы вы были в курсе текущих дел, товарищ Смоленцев. Конечно, если у вас будут какие-то замечания или предложения — то пишите.
Так что я ежедневно по паре часов в день уединяюсь в кабинете, с документами работать. Слышал я от Ани Лазаревой, что наш отец — адмирал еще в сорок третьем такую обязанность имел — ну а меня значит, сейчас нагрузили, расту, "от ухорезов до умных", как товарищ Сталин сказал. Еще физнагрузки с тренировкой, по мере возможности — после надо будет вопрос поставить, чтоб можно было в зале с группой, а не кустарно, одну из комнат освободил, "бой с тенью" отрабатываю. Или с моим Галчонком — не дай бог, конечно, ей придется одной и против кого-то серьезного, а не гопников в подворотне, за это я спокоен, с одним — двумя если без стволов, моя пантерочка справится, ловкость, скорость и резкость у нее вполне на уровне, чтобы по болевым точкам отработать. Раз в три дня — мне в госпиталь, на осмотр. Раз в неделю — Пономаренко приезжает. И конечно, прогулки с подрастающим поколением. При этом Лючия как в театр наряжается — шелковое платье, шляпка, перчатки, и поверх плащ очень модного покроя "летучая мышь" (он же "парус", он же "шаль", он же "разлетайка"), а по сути накидка — пончо "Алла Пугачева", Аня Лазарева первой это надела еще два года назад, с тех пор стало у женщин популярным. А поскольку мораль тут еще не 2012 года, не принято на виду обниматься и целоваться, если случай не особый, как любимый муж с войны вернулся — то Лючия на прогулке плащ с боков не застегивает, чтобы я ее мог незаметно за талию обнять. Идем так по улице, всей семьей — было бы кино, так финальная сцена, хэппи энд, "и жили они долго и счастливо".
