К сожалению, идея Ту-2 как единого морского ударного самолета оказалась неудачной. При всех достоинствах эта замечательная машина, имела неустранимый недостаток: деформацию планера после нескольких крутых пике. Также, боевая подготовка пилотов-торпедоносцев и пикировщиков сильно различалась, иметь же «универсалов», обученных обоим задачам, было очень затратно, и они все равно уступали бы спецам. Потому, пришлось восстановить пикирующие бомбардировочные полки на Пе-2. Что было выходом — но при условии увеличения дальности и улучшения приборного оборудования этого самолета. Поскольку пикировала «пешка» хорошо, но ее боевой радиус, неполных 400 км, для тихоокеанского ТВД был недопустимо мал; да и нормальная бомбовая нагрузка в 600 кг тоже, работе по кораблям, не соответствовала (в этом убедились немцы еще в сороковом, когда обнаружили, что полутонные бомбы, тогда основное оружие «штук», даже при прямом попадании далеко не всегда смертельны для британского крейсера или даже эсминца). И скорость «пешки» тоже не мешало бы увеличить!
Выручило КБ Мясищева, сделав практически новый самолет под старым наименованием, Пе-2И. С улучшенной аэродинамикой и новыми движками, характеристики были просто выдающиеся: скорость — свыше 650 км/ч, дальность — 2200 км, максимальная бомбовая нагрузка — 1500 кг, причем бомбоотсек был рассчитан на размещение укороченной модификации ФАБ-1000. Имелись у Пе-2И и дефекты — поначалу «сырые» двигатели ВК-107А, имевшие нехорошую привычку «стрелять» шатунами через 50 часов эксплуатации и ненадежная электрическая дистанционно управляемая турель с крупнокалиберным пулеметом УБТ, предназначенным для защиты задней полусферы. Забегая вперед, скажу, что параллельно с доводкой ВК-107А делали еще и модификацию с немецкими моторами DB-603. В результате, Пе-2И с честью прошел суровые государственные испытания в сентябре 1944 года — параллельно шла подготовка к серийному производству машины; в конце октября морская авиация приняла первые 30 самолетов. А вот кормовую турель поставили немецкую, по образцу Ме-410, работавшую нормально! Ну и конечно, защитой Пе-2И были высокая скорость, превосходившая скорость почти всех японских истребителей, и сильное истребительное прикрытие.
А летом сорок четвертого было принято временное решение (воистину, нет ничего более постоянного, чем «временное»), иметь несколько инструментов под разные задачи — в итоге, в составе дивизии оказалось семь полков, два торпедоносных и три бомбардировочных на Ту-2, два пикировщиков на Пе-2! Тогда было решено переформировать дивизию в корпус, встал вопрос о подготовке личного состава — даже среди тихоокеанцев было много таких, кто новых самолетов прежде и не видел, летая на СБ, или даже на ТБ-3! Но эти заботы были лишь слабым подобием тех, чем мне пришлось заняться очень скоро!
В июле 1944 года меня вызвали в Москву. Неужели — завтра наконец на Дальний Восток? В Наркомате ВМФ меня, после получасового ожидания, принял сам нарком, Николай Герасимович Кузнецов. Присутствовали еще четверо адмиралов — начальника Главного Штаба ВМФ Алафузова и его правую руку Степанова я знал, двое других были мне незнакомы.
— Здравия желаю, товарищ нарком, товарищи адмиралы! — приветствовал я собравшихся.
— Здравствуйте, товарищ Раков! — сердечно поздоровался со мной Николай Герасимович.
— С товарищами Алафузовым и Степановым Вы знакомы — а вот с товарищами Лазаревым и Зозулей пока нет.
— Знакомьтесь, товарищи — это Василий Иванович Раков, лучший летчик ударной авиации флота, командир 1-й гвардейской авиадивизии РГК, — представил меня нарком — это Лазарев, Михаил Петрович, командир К-25 — представил он мне высокого, подтянутого контр-адмирала с двумя Золотыми Звездами на кителе, — это Зозуля, Федор Владимирович, начштаба Северного флота — представил он мне полноватого контр-адмирала с одной Золотой Звездой.
Сегодня флотские офицеры, услышав упоминание «Лазарев М.П.» спрашивают, это который — наш современный, или кто Антарктиду открыл? Но уже тогда, он был более чем известен в советском флоте. Война продвигает людей намного быстрее, чем мирное время, и очень многие люди, чьи имена гремели в победном сорок четвертом, были в невысоких чинах, всего три года назад. Бесспорно, лучший подводник в мире, командир легендарной «моржихи» К-25, потопившей больше сотни вражеских кораблей (немец ла Перьер в прошлую войну имел счет в четыреста, включая сюда пароходики и шхуны, а вот ни одного линкора или крейсера там не было — зато в заслугах Лазарева были Арктический и Средиземноморский флоты Рейха, почти в полном составе). Однако же еще с лета сорок третьего Лазарев стал известен и как теоретик, некоторые новые идеи строительства флота и новой морской тактики, получившие достаточную известность в узких флотских и даже армейских кругах, приписывались ему. В то же время никто не знал его биографии, ходили слухи, что он едва ли не белоэмигрант, и даже не член Партии — другие же утверждали, что прежде он служил в НКВД или в разведке, а в сорок втором вернулся; слышал даже версию, что он (конечно, по нашему заданию, и под чужим именем) был одним из лучших подводников Кригсмарине, в «битве за Атлантику» в сороковом — и оттого ненавидит англичан еще больше чем немцев. Нарком представил нас друг другу буднично, как бы между делом.
— Рад познакомиться — протянул мне руку, доброжелательно улыбнувшись, Лазарев.
— Очень приятно — ответил я, пожимая ему руку.
Мрачноватый Зозуля произнес положенные вежливые слова, пожал мне руку, на том церемония знакомства закончилась.
— Итак, товарищи, все в сборе, кроме товарища Большакова, отсутствующего по уважительной причине — так что переходим к делу — сказал Кузнецов — принято решение готовиться к войне с Японией. Соответственно, наркомат ВМФ создает группу, отвечающую за морскую часть операции. Руководить группой будет товарищ Лазарев, штабную часть примет на себя товарищ Зозуля, временно же, на срок его командировки в США, эти обязанности будет исполнять Степанов. За морскую пехоту будет отвечать товарищ Большаков, авиационную я хочу предложить товарищу Ракову. Разумеется, и Наркомат, и Главный Штаб окажут группе всю возможную помощь.
Данное сообщение не вызвало у меня удивления — слишком вдумчиво нас готовили к нанесению ударов по самурайскому флоту. Но почему эту работу предложили мне, полковнику авиации, если в ВВС РККФ хватало генералов, причем, неплохих? К слову сказать, у ВВС РККА тоже имелись талантливые авиационные командиры — конечно, у морской авиации своя специфика, резко отличающаяся от сухопутной, но, все-таки…
Как я уже сказал, на войне люди растут быстро. Среди моих пилотов, лейтенанты сорок первого года, кому повезло выжить — сейчас ходили майорами и подполковниками. Однако, согласно закону Паркинсона (тогда я еще не знал этого слова, но суть понятна), слишком быстрый рост таил в себе и опасность, взлететь «без тормозов», выше своего реального потолка и при очередном назначении провалить порученное дело — а за это, в сталинское время, расплата была суровой. Я же считал своим уровнем, должность летающего командира полка, даже дивизия казалась мне поначалу чем-то чрезмерным. Боялся ли я штабных интриг — нет, в воюющей армии все ж больше смотрят на результат. Но сейчас мне предлагали прямую дорогу к должности командующего ВВС Тихоокеанского флота, что по сухопутным меркам равно воздушной армии, это даже моему полковничьему званию не соответствует! И если я не справлюсь, да еще на войне… судьба Ивана Копца, отличного воздушного бойца в небе Испании, оказавшегося на посту командующего авиацией ЗапОВО в июне сорок первого, станет и моей, и это еще если спокойно застрелиться дадут! С другой стороны, предстоящая война с Японией манила возможностью проверить мои наработки по тактике — и пост командующего ВВС давал тому наилучшие шансы.
[11] Потому, после недолгого размышления я решился — пробьемся, это не страшнее, чем было над Таллином и Либавой, да и «двум смертям не бывать, а одной — не миновать».
