Друзья его брата объяснили ему, что возбуждение такого дела, против него лично, невозможно без санкции Его Святейшества — то есть, он ухитрился перейти дорогу лично Папе! Оказывается, кардинал Лавитрано, сколотив сильную группировку иерархов Церкви, копает под Его Святейшество с усердием американского экскаватора — ну а Папа с активнейшей помощью своих сторонников, в числе которых неожиданно оказались и русские, делает все от него зависящее, чтобы жизнь членов группировки Лавитрано была дорогой, усыпанной не лепестками роз, но их стеблями, не считая нужным останавливаться ни перед чем. Соответственно, он, Калоджеро Виццини, является зерном пшеницы, угодившим между мельничными жерновами.
От таких известий у дона Кало потемнело в глазах — что бывает с маленьким человеком, оказавшимся посреди вражды сильных мира сего, он знал не понаслышке. Мало этого, для него шоком было осознать, что вся власть, все влияние, которых он десятилетиями добивался на Сицилии, щедро проливая свою и чужую кровь, для этих персон значат не больше, чем щепотка муки, развеянная по ветру — и кардинал, и Папа сделают с ним все, что захотят, в точности так, как он мог сделать все, что угодно с каким-нибудь крестьянином или левым агитатором. Он боялся признаться в этом самому себе — но вся его жизнь, потраченная на то, чтобы вырваться из бедности и ничтожества, была, выходит, прожита зря — если в молодости его, крестьянского паренька, мог стереть в порошок сержант карабинеров, то, в старости с ним, доном мафии, могли сделать то же самое Папа или кардинал Лавитрано — и этому абсолютно ничего нельзя было противопоставить. Вот это ощущение своего бессилия и было настоящим ужасом, от которого трясло этого смелого, с сильной волей, человека, много раз подавлявшего свой страх, когда ему приходилось идти на картечные выстрелы из лупар и ножи врагов.
Еще хуже этого было понимание того, что если раньше он рисковал только своей жизнью, то теперь, вступив в игру, предложенную ему кардиналом Луиджи, он подставил весь свой род — в случае, если его признают еретиком, всей его родне придется уезжать из Сицилии куда угодно, лишь бы там не оказалось земляков, которые никогда не забудут того, что один из Виццини впал в ересь. Проще говоря, его родственников вырвут из родной почвы и бросят засыхать на чужбине.
Дон с ненавистью вспомнил казавшийся очень давним разговор с кардиналом Лавитрано, в котором тот убеждал его, и убедил — взять на себя всю тяжесть реальной власти на свободном от коммунистической заразы Юге, пользуясь и поддержкой уважаемых людей Юга, и Церкви, и самой сильной державы мира, каковой, несомненно, являлись США. Вот только не сказал, что он, Дон Кало, является в этой партии не более чем одной из карт, которую сдадут не задумываясь, когда настанет срок. И когда кардинал пришел в очередной раз, со своими инструкциями, как ему, Дону Кало вести себя на процессе — о, как хотелось ударить этого лгуна и лицемера по голове чем-то тяжелым, или вцепиться в горло и придушить? Останавливало лишь осознание того факта, что тогда он сам покойник, без вариантов — да еще тут и в самом деле могут про аутодафе вспомнить, как Муссолини, и ведь уже все говорят, что дуче даже последнего милосердия не оказали, не задушили, до того как костер зажечь! Наверняка этот плут кардинал лжет и сейчас, ведет какую-то свою игру, где жизнь и честь его, дона Виццини, отнюдь не является приоритетом! А есть ли выбор, не слушать лживых указаний, как вести себя тогда?
Ну что ж — остается все отрицать! Никто не слышал его разговор с эти злосчастным Винченцо — знал бы заранее, приказал прирезать в подворотне, мало ли в Неаполе бандитов, он-то здесь причем? Хорошо, свидетелей не осталось, кардинал милостливо позволил отдать распоряжения, жаль конечно парней, но «солдаты» и должны умирать за своего Дона! И все же суд слабее его, Дона, правосудия — поскольку требует улик и доказательств там, где казалось бы, ясно и так! Или воля Папы и кардинала Луиджи (с учетом всех, кто за ними стоит) примерно равны, и каждая из сторон пытается добиться перевеса?
И вот, процесс. В том же Латеранском дворце, так что узника по пути в зал даже на улицу не выводили. Страшно было предстать перед Трибуналом — зная, что в отличие от сицилийской реальности, на этих судей у тебя никакого влияния нет! Но Дон не был трусом — выслушав лживые слова презренного Винченцо, он лишь усмехнулся и в глаза обвинил того во лжи. А увидев наконец эту презренную девку, Лючию — даже спросил, из любопытства, отчего она его начала оскорблять, еще до приезда Винченцо-старшего, какие между ними счеты?
— За всех женщин Италии — с пафосом ответила эта дрянь — за те несколько тысяч, что были в Фодже изнасилованы американскими и французскими солдатами, причем мужей и братьев, кто пытался защитить своих родных, убивали на месте. А Дон Грязная Задница (да простят меня члены Трибунала) не только не возразил против этого ни единым словом, забыв про заповедь Христа, «не возжелай жены ближнего своего», но еще и организовал по всей Калабрии массовый отлов женщин, в бордели для американских военных. Громилы из Мафии хватали итальянских женщин, и как скот на бойню, сдавали в заведения, где у несчастных, никогда прежде не занимавшихся проституцией, бывало по двадцать клиентов за ночь — чтобы Дон Вонючая Задница подсчитывал барыши!
Дура! Идиотка! Никто этих куриц силой не загонял, хотя да, отдельные эксцессы были! Женщин приглашали всего лишь на «работу на американских военных базах», и что платить будут долларами, и каждая за день может купить себе нейлоновые чулки! Так сами толпами сбегались, есть-то хочется, а что вы думали, дуры, вас за так будут там кормить? Или за труд официанток или уборщиц? И все было культурно, организованно — не то что под Фоджа, где марокканцы из Французского Иностранного Легиона (высаживались вместе с американцами) будто взбесились, дорвавшись наконец до белых женщин, и солдаты-негры из американских частей к ним присоединились — так ведь обычное дело на войне? Но он, Калоджеро Виццини, все же соблюдал честь — приказав, сицилиек не вербовать, только женщин с континентальной Италии. Ну а заработать на этом, так и попрекать смешно.
[47] И не тебе меня попрекать этим, русская шлюха, переспавшая наверное с тысячей твоих «гарибальдийцев» и русских солдат!
— Вонючая скотина, за такие слова мой муж имеет право убить тебя, как собаку! Так как он знает, что у меня в жизни не было ни единого мужчины кроме него. Но прошу Трибунал занести в протокол, что Дон Задница отлично понимал, что творит — соблюдая заповедь, «не возжелай жену ближнего» для своих, сицилиек. А все прочие женщины Италии для него были не более чем скотом!
Крик председательствующего — тишина в зале! Затем выступление защитника. Да, кардинал Лавитрано пока держал слово — очень красноречиво доказывалось, что все эти грехи Калоджеро Виццини, имеющие место, все же не являются ересью и преступлением против Веры, ну слаб человек, что делать — а подлежат наказанию обычным уголовным судом. Что, меня бросят в тюрьму как какого-то мелкого вора? Хотя это все же лучше, чем быть еретиком!
