И надеюсь, товарищ Руденко не допустит той ошибки, когда допустили к рассмотрению письменные показания некоего Гауса, юридического советника немецкой делегации при заключении советско-германского Пакта 1939 года? Ведь договорились же с союзниками, что никаких упоминаний о «секретных протоколах», на Процессе быть не может — иначе, давайте тогда и Мюнхен обсудим, как Чемберлен чехов сдал, подлинно открыв дорогу войне? И все согласились молчать — вот только эта сволочь Гаус подробно описал не только Договор, но и Протоколы к нему, а так как процесс был публичный, то заткнуть рот было уже нельзя, и все последующие свидетели уже законным образом ссылались на эти показания, так Протоколы и выплыли на свет — как показало расследование там, никакого умысла со стороны Руденко не было, просто он не знал немецкого языка, и недосмотрел. Теперь не ошибется.
Самой малой проблемой было, признание дееспособности Адольфа Гитлера. Мы что, четыре года с сумасшедшим воевали? Товарищи из Института Бехтерева обследовали объект и объяснили, что шизоидность, это все же не шизофрения, по аналогии с физическим состоянием, это как легкое увечье, с которым в десант нельзя, но где-то работать можно — а не инвалидность, когда без постороннего ухода никак. То есть фюрер германской нации однозначно неадекватен, немножко псих — но за свои поступки отвечает. И в этом качестве может быть повешен. Впрочем, долгая жизнь никому из подсудимых не грозит — если Международный Процесс и оправдает, наготове уже наш, советский суд, «по открывшимся обстоятельствам». Но это на крайний случай — если приговорами в отношении кого-то мы будем не удовлетворены.
А главное, поскольку Процесс будет идти не меньше полугода (а то и десять месяцев, как там). Будущая Конференция, на которой станем решать судьбы послевоенного мира, окажется в тени Процесса, что весьма благотворно для нас! Или кому-то охота выглядеть нацистскими пособниками?
Ну и события во Франции, принявшие неожиданно острый оборот. Где господин Де Голль, сам того не желая, играет роль нашей передовой позиции — знакомя народы Восточной Европы с тем, что может стать со страной, попавшей под американский «план Маршалла». Который французы уже успели назвать Большим Грабежом.
Париж. Месяцем раньше (7 ноября 1944).
Это была встреча на самом высшем уровне, хотя про нее не писали газеты. С большими последствиями — хотя публика, за исключением очень узкого круга, не узнала о том никогда.
Джентльмен, прилетевший из-за океана, не носил погон. Однако же слово его значило больше, чем у самого Госсекретаря, именно так это было воспринято и в Посольстве США, и в американской военной комендатуре. Потому встреча была организована идеально — с точки зрения безопасности, конфиденциальности, и комфорта. Последнее, впрочем, относилось лишь к одной стороне.
Джентльмен с удовлетворением смотрел, как двое в штатском втаскивают под руки некоего месье, в дорогом костюме, сейчас имеющего очень непрезентабельный вид. Дайте ему напоследок, чтобы я видел — только не по лицу! А теперь свободны, пока — и охранники молча вышли, наконец оставив джентльмена и месье наедине.
— Мистер, вы хам — сказал француз, охая и хватаясь за бока — я думал, деловые люди нашего уровня…
— Эммануэль Рибош — ответил американец — он тоже вам говорил это тогда, в июле сорок первого? Он был моим кузеном, и очень многообещающим членом Семьи. К нам попал архив парижского гестапо — так что нам известно, какую роль в той истории сыграли как те, от чьего лица вы пришли сейчас, так и вы персонально.
— Сожалею — произнес француз — но ничего личного, только бизнес, как вы, янки, любите повторять. Гитлер тогда был на гребне успехов, казалось, что это надолго. И вашего родственника все равно бы… вот только нам бы тогда не перепал кусок. Ведь формально мсье Рибош числился французским гражданином? И я полагал, что наши настоящие дела важнее тех, прошлых? Вы пришли победителями — что вам еще надо?
— Лично мне, удовлетворения — сказал американец — тем более, если это не в ущерб делу. Надеюсь, вам понравилось, испытать хоть малую долю того, что несчастный Эммануэль перенес в гестапо и в концлагере Роменвиль. Это к тому, что я испытываю огромное желание раздавить вас, как клопа. Вы сомневаетесь, что это мне по силам?
— Но не по прибыли — усмехнулся француз — что до чести Семьи… Вы помните, что было в тридцать девятом?
— Месье, вы идиот — ледяным тоном произнес американец — или заигрались с независимостью? Забыли правило, что принадлежащие к Семье могут конкурировать, но убивать друг друга — лишь с высшей санкции, и никак иначе? Равно как и предпринимать любые действия, кардинально касающиеся других ветвей Семьи. Вас предупреждали тогда, два года назад, что ставить на Гитлера не отвечает нашим интересам? Что вы тогда ответили — время покажет! Ну вот, и пришел час платить по счетам. Всем счетам.
— Ваши условия? — спросил француз — что ж, мы проиграли, и готовы заплатить. Разумную плату.
— Разумную для нас — уточнил американец — не вы а мы выиграли эту войну. Сейчас я говорю от имени не одной нашей Семьи, но и двух других.
[51] Вот наши требования. Не нравится — ваши проблемы.
И положил на стол кожаную папку, в которой лежал всего один листок. У стен тоже бывают уши, то есть микрофоны. Хотя помещение проверили, но осторожность не помешает.
— Это грабеж! — произнес француз, после того как прочел — мы ведь и так предложили вам условия, какие ни одна фирма никогда не предлагала другой фирме.
— Мы не фирма, мы победители — отрезал американец — и это минимум, за который мы еще можем вас простить, конечно, с некоторым отлучением от общей копилки, как еще наказывают непослушных деток? Или детки решили всерьез воевать с папочкой?
— Электорат не поймет. Франция все же не Сиам! И даже не Китай колониальных времен!
— А отчего собственно не? — удивился американец — сейчас ваше положение не лучше, чем у Индокитая, времен вашего завоевания. Сами виноваты — нечего было поддерживать плохого парня Адольфа и вступать в Еврорейх! Так вы принимаете наши условия, или нет, что мне доложить?
— Будьте вы прокляты — обреченно сказал француз — но это все-таки непорядочно, так поступать со своими.
— А что, собственно, задело? — спросил американец — вас же даже не выставляют из-за стола. А всего лишь приговаривают — брать с блюда лишь то, что останется после нас, ничего личного, правила таковы. И это не навсегда — посмотрим, как вы поможете нам сейчас решить проблемы.
— Ваши проблемы — сказал француз.
— Наши общие — отрезал американец — в самом худшем случае, мы во Франции потеряем лишь прибыль, но вас-то потащат на эшафот! Надеюсь, вы понимаете, что сейчас дать деньги левым будет еще хуже, чем тогда, Гитлеру? И вы позаботитесь, чтобы это усвоили все игроки на вашем финансовом рынке! Каждый деловой человек во Франции должен быть уверен, что если он лишь взглянет не в ту сторону, кредит для него будет закрыт, а вот все его векселя тут же предъявлены к оплате! И вы используете все ваше влияние, чтобы в газетах поднялся шум о крайней опасности для Франции — выбора ею коммунистического пути. Пример Германии, Италии, и прочих восточноевропейских стран не должен обманывать обывателя — и у себя дома, большевики сначала ввели нэп, и лишь через десять лет, колхозы. Любой француз по природе индивидуалист — так упирайте на то, что коммунистическая система требует выравнивания всех по одной линейке. Можете Ленина процитировать, что участие коммунистов в любом правительстве или парламенте имеет ценность лишь как ступенька к взятию власти — так что любой союз Генерала, или кого бы то ни было с ФКП, сродни сделке с дьяволом. Что я вам все это говорю — вы сами отлично поняли, каким должен быть смысл, а уж профи-исполнители найдутся. Сделаете все хорошо — тогда и мы задумаемся, стоит ли вас простить.
