Мы увидели пустырь, огороженный проволокой. Не было ни бараков, ни палаток, ни даже тентов от дождя и солнца — а лишь подобие очень мелких нор, вырытых буквально голыми руками. Недавно прошел дождь, и эти углубления были залиты водой, вся территория за колючкой превратилась в болото. Пленные, одетые в грязные лохмотья, сидели и лежали на голой земле, иногда прямо в лужах, как свиньи. Впрочем, формально они числились даже не военнопленными, а "разоруженными силами неприятеля", специально придуманным особым классом заключенных, на который не распространялась Женевская Конвенция, их даже можно было не кормить
[10].
— Скоты — сказал британский капитан, комендант лагеря, лично нас сопровождавший — видели бы вы, что происходит, когда мы вываливаем за ворота очистки и объедки с кухни, так и жрут прямо с земли. Зато от жажды страдать не будут: в лужах воды достаточно. Ну а кто сдохнет, они сами же и закапывают прямо на месте, чтобы не распространял заразу. По мне, все бы вымерли, мир ничего не потеряет. Это хорошо, что вы их всех забираете — парни устали уже вдыхать эту вонь.
Комендант был чисто выбрит, от него пахло одеколоном Но все равно, он брезгливо морщил нос. Попробуйте собрать вместе несколько тысяч бомжей — запах будет валить с ног метров за сто. Этих существ за колючкой было, как сказал англичанин, четыре тысячи двести пять, когда их туда загнали, как раз в День Победы, полторы недели назад. Теперь их пересчитают лишь завтра, на выходе из ворот. Разность даст число умерших, закопанных там — а после вырастет трава, и датчане пригонят коров (остров издавна служил пастбищем для скота жителей соседнего острова Амагер). Ну а я, совершенно не "правозащитник", чтобы ужасаться судьбой "несчастных узников" — как раз для таких в УК (уже в измененной нами реальности) совсем недавно была введена статья, для граждан СССР, с оружием воевавших против нас в составе вражеской армии или иных военизированных формирований (как полицаи, на временно оккупированной территории), "сталинский четвертной", двадцать пять лет без права амнистии. Освобождались лишь те, кто состояли в рядах партизан и подполья, "или иным способом доказали свою верность Советской Власти". Так что мне совершенно не жаль было этих бывших людей, которые сами сделали выбор, предать свою Родину в такой войне.
— Их надо покормить и напоить — говорю коменданту — а то половина перемрет по пути. А это уже собственность СССР, рабочая сила.
— В этот ваш, гулаг? — спросил Йен Монтегю — убирать снег в Сибири. Лично я бы на их месте предпочел расстрел — но вы вправе поступить с этими "ниггерами", как считаете нужным. Капитан, распорядитесь!
Комендант отдал команду подбежавшему сержанту, и через минуту у ворот началось движение. Первым делом к двум часовым прибавился еще десяток британских солдат, все со "стэнами" наготове. Затем открыли ворота, и внутрь втащили, оставили у входа две железные бочки с водой, несколько мешков сухарей и большую кучу отбросов с кухни (все вывалили прямо наземь). Как только солдаты закрыли ворота, собралась толпа, зрелище было неприглядным, то и дело вспыхивали драки за глоток и за кусок.
— Парни тут развлекались — сказал капитан — бросали сухарь, или даже кусок буханки, а после смотрели за схваткой "гладиаторов", и даже ставки делали, кто победит.
Вдруг все стало тихо. Я расслышал прошелестевшее из-за проволоки слово "москали". Мы были в советской форме — я, мой адъютант, и охрана, четверо сержантов-морпехов. Пленные замерли, смотря на нас. Британцы вскинули "стэны", а коммодор Монтегю сказал:
— Кажется, нам лучше уйти. Если толпой бросятся на проволоку, могут смять.
Я презрительно махнул рукой. Это стадо — не советские. У них не может быть отваги идущих на смерть. А остров ровный как стол, нигде не спрятаться, не укрыться.
А они смотрели, и вдруг метнулись назад, забыв про еду. Йен Монтегю произнес озабоченно:
— Надо было вам, русские, переодеться, или что-то накинуть поверх. Теперь барашки поняли, что их путь лежит на бойню. Когда погоним, могут быть проблемы.
И обернулся к брату — все снял?
— Йес! — Айвар опустил кинокамеру — как раз поймал в кадр и этих, и наших парней. Вышло угрожающе.
Наш транспорт, "Арктурус" (бывший немецкий, взятый в исправности в Ростоке, но уже с нашей командой и под советским флагом), уже пришел в Копенгаген — конвойная полурота на борту, трюмы оборудованы под кратковременную перевозку большого числа людей, перебьются в тесноте, тут и ста миль не будет, меньше полсуток хода! Но датчане, узнав про передачу нам пленных, решили устроить спектакль.
— В Москве вы провели своих пленных по городу. Датская нация тоже желает выглядеть пристойно в глазах мировой общественности, и компенсировать "марш датских эсэсовцев", как зовете вы проводы добровольцев на Остфронт в октябре сорок третьего.
И потому, вместо того, чтобы, доставляя пленных с острова на каботажных судах, сразу грузить небольшими партиями на "Арктурус", было решено выгружаться в Нефтяной Гавани, там формировать общую колонну, и провести по улицам, до Таможенной Гавани, где стоял наш транспорт, передача советской стороне должна была состояться уже у трапа. Причем, опять же ради пропаганды, охрану осуществляли даже не британцы, а датчане!
— Сначала на юг, в обход поля Клевенмаркен, затем по проспекту Холмбрасштадт, поворот на Амадженброгэйт, дальше мост, на Торвегэйд, мимо дворца Кристианборг, по проспекту Остерволдгэйд до Цитадели, и вот, уже на месте! — говорил мне Йен Монтегю, показывая на карте — за порядок не беспокойтесь! Вся датская армия и полиция будет здесь, кто не в охране, так зрителями! Желаете тоже взглянуть?
Это была не наша зона ответственности, и зрелище не доставило бы мне никакого удовольствия. Зато среди целей нашей миссии был осмотр немецких кораблей, чем мы и занялись, по моему настоянию, на следующий день. Благо, крейсер "Лейпциг" стоял буквально рядом с "Арктурусом" — так что пленные должны были пройти мимо. Как раз и успеем уже к нашей части мероприятия!
По поискам Бормана и прочих — было глупо ждать, что они сами явятся к нам. По нашему запросу, англичане представили списки задержанных ими высших германских офицеров и чиновников — партайгеноссе Бормана там не было. Наверняка уже в Швецию сбежал, благо паромы ходили по расписанию, как в мирное время! А чистые документы достать на любое имя, для такой фигуры — не проблема.
На "Лейпциге" нас приветствовал командир, фрегаттен-капитан Асмус, экипаж был как положено, выстроен на палубе. Немцы встречали нас без враждебности, скорее с любопытством, вид имели усталый — и видно было, что крейсер уже не содержится в должном порядке, заметна грязь и даже ржавчина на механизмах. Но, по докладу командира, машины и вооружение были в исправности, боекомплект выгружен, топлива в цистернах треть запаса, а вот продовольствие на исходе, "поскольку принималось с берега еще до капитуляции". Экипаж находился на борту, формально считаясь под арестом, выйти с корабля было нельзя, у единственного трапа стоял британский пост, сержант и двое солдат. И это было скорее исключением из правил — в немецком флоте принято, в отличие от нашего, где "корабль-дом", что до эсминцев включительно при стоянке в базе моряки живут в береговых казармах, оставляя на борту лишь дежурную вахту, здесь так и было с Z-39 и меньшими боевыми единицами, практичные англичане казармы в места заключения превратили, выставив свои караулы. Так что матросы "Лейпцига" и "Кельна" завидовали своим товарищам с миноносцев, пребывавшим в заточении хотя бы на твердой земле.
