Перед глазами все плывет. Чей-то голос рядом — аптечка есть, а то его удар сейчас хватит?
— Что ж вы молчите, гражданин Киричэнко? Нэ желаете признать свои ошибки, разоружиться перед Партией?
— Никак нет, товарищ Сталин! — ору в трубку — готов исполнить все, что Родина и Партия укажут! А также признать и исправить любые отклонения от генеральной линии!
Еще не все потеряно. Хотели бы арестовать — здесь бы уже были люди из НКГБ, с предписанием. И Сам бы со мной не говорил — зачем?
— Тогда мой совэт: слушайте товарища Ольховскую. Она дурного не скажет. А уже после будэм решать, товарищ вы нам или уже нет. И надеюсь, вы понимаетэ, что с ней ничего случиться не должно?
Так точно, товарищ Сталин! Что еще ответить? Господи, если бы время вернуть назад! Хоть на пять минут — кого обматерил?! Или на день — знал бы, на километр не подпустил бы к московской инструкторше этого "сидоренко"! Или на месяц — нечего было влезать в московские дела, и в автономии нашлось бы место. Или на полгода — зачем связался с этими, выжигать их из схронов "адским студнем", газами травить, чтобы все передохли! Обращение "гражданин" от Самого, мне — это однозначно, или вышак, или в лагерную пыль, двадцать пять лет по новому Указу!
— А у вас, товарищ Пономаренко, есть что сказать? — слышу приглушенный голос с того конца провода.
И голос Петро в ответ — ну, если только привет передать, от товарища Берии. Или вы позволите, товарищ Сталин, прямо сейчас ей краткие инструкции дать?
Так вот значит, чья она ППЖ? То-то слухи ходили, что Лаврентий Палыч за молоденькими красотками увивается, даже на улицах ловят и доставляют! А ему, выходит, не только красивые, но и умные нужны, вот эта Ольховская удачу за хвост и схватила. А Пономаренко меня слил с потрохами. Сам "товарищем" остался, а меня под статью? Падла, жив останусь, не прощу! Но сейчас — мне деться некуда. Смотрю, как эта б…ь по телефону указания принимает. Ненавижу… и не дай бог, сейчас, хоть один волос с ее головы! Она после мою судьбу решать будет, не единолично конечно, но на основании ее доклада. И если с ней что-то произойдет — я не отмоюсь никак! Тогда останется — лишь с "сидоренко" в схрон, а я ж коммунист, а не бандит из села Голозадовка! Да и нужен ли я теперь "сидоренко"? Убьет и не поморщится — да еще прикажет своим, с меня кожу содрать, или пилой распилить живого, как с панами на Волыни. Разыграет перед своими казнь пойманного Первого Секретаря, "дело Бандеры живет и побеждает".
Закончила, мне трубку протягивает. Ору, вытянувшись по стойке смирно:
— Слушаю, товарищ Сталин!
И смешливый голос Петро в ответ:
— Алексей, прими совет напоследок. Товарища Ольховскую слушайся как…, ну ты понял. И бога моли, чтобы твой приятель Кук в итоге болтался на виселице, для тебя это лучше всего. Шанс оправдать доверие у тебя есть, хотя честно, не слишком большой — но в твоих руках, и как Ольховская оценит. Все!
Слушайся как — самого товарища Сталина, хотел сказать? Из-за нее все — как бы я хотел, чтобы она, живой, попала бы в схрон к "сидоренко", и чтоб с ней там, как со всякими присланными комсомолочками, или учительницами… После чего мне самому лучше сразу застрелиться, нет, жить хочу! Но после я все припомню, если не упаду, а еще поднимусь!
— Товарищ Ольховская, какие указания будут? Жду ваших распоряжений.
Анна Лазарева (по документам, Ольховская). Киев, 22 июня 1944.
Сижу во главе стола. А Кириченко от меня по левую руку, весь сжался, как будто воздух из него выпустили, вальяжность потерял. Факт измены Первого Секретаря решили не обнародовать, по понятным причинам. Пономаренко в инструктаже настоятельно рекомендовал мне, чтобы бывший Первый в Москву попал живым, ему еще надо на интересные вопросы ответить, что он знает о заговоре в центральном аппарате? То есть Кириченко, сейчас низведенный до уровня простой передаточной шестеренки, стал опасным свидетелем, и не только для Кука. Мне еще охрану к нему теперь приставлять?
За столом около тридцати человек — ключевые фигуры ЦК КПУ, Киевского обкома и горкома. Все гораздо старше меня, биографии вспоминаю, иные в Гражданской поучаствовали, заслуженные коммунисты, на меня поглядывают с недоумением… но я-то уже не студентка Анечка, какой была всего три года назад! А голос самого Сталина, и проводник его правильной воли — а вы, почтенные, у себя под носом заговор просмотрели, ведь наверняка кто-то догадывался, но предпочел не видеть? Так что после будут еще разбираться, те, кому надо, на ком еще вина лежит? С учетом вашего поведения при подавлении мятежа — так что шанс реабилитироваться у каждого есть.
— Ну ты прямо, ежовский палач в тридцать седьмом — шепотом ответил мне Смоленцев, с которым я перед началом поделилась мыслями — без всякого уважения к благородным сединам: виноват, на плаху. Нет, кто явно и сознательно, к тем строго по закону. А кто перестроиться не успел, когда мир изменился? Анекдот про "колебался вместе с линией партии" я рассказывал когда-то, помнишь?
— Юрка, ну ты все в балаган превращаешь! — возмутилась я — а тут серьезные люди, и война на носу!
— Тебе напряжение снимаю — сказал он в ответ — а то ты натянута вся, как тетива. А так лишь в момент удара надо — иначе или лопнешь, или перегоришь. А нервные клетки не восстанавливаются — ты вон на тех двух теток за столом посмотри, по анкете им и сорока нет, а выглядят обе, как под шестьдесят! А я хочу, чтобы ты до старости радовала нашего адмирала, и нас заодно, своей красотой.
— Типун тебе на язык! — говорю — до старости дожить надо!
— А куда ты денешься: я Пономаренко обещал, а он твоему Михаилу Петровичу, что с тобой ничего не случится- усмехается Юрка — и вот те тетки так же думали, наверное, вот сейчас сделать, вот это, любой ценой, ну а прочее по боку. Ты пойми, Ань, что нам теперь до пенсии покой лишь сниться будет. И если на повышенных оборотах там, где это в данный момент не надо — сработаешь свой ресурс в ноль. Ты главное, не бойся — все будет хорошо. Всего-то полторы тысячи бандерлогов прискакали, без всякой поддержки — у нас же руки развязаны, если мы всех их завтра танками, в асфальт, да ни одна собака в мире и не гавкнет.
— Нет здесь танков — отвечаю — я уже справки наводила. Есть по нескольку БТР, у полка охраны штаба округа, в 41 м городке, и в батальоне аэродромной охраны Борисполя. А отчего "бандерлоги" и "скачут"?
— Да сон я видел — отмахнулся Брюс — эта же самая площадь, что за окном, где сквер и фонтан. Страшное там было — после расскажу. Ну что, в сборе все — начинай!
Смоленцев, в вычищенном мундире с майорскими погонами и Золотой Звездой на груди, сидел от меня справа, как в президиуме. А от нашего короткого стола отходил длинный, Т-образно. Вот интересно, товарищи за ним по рангу рассаживаются, кто ближе к Первому, кто дальше — как бояре при царях, нам в университете рассказывали?
Кириченко уже вопросительно смотрит на меня. Я киваю — начинай! Он стучит по столу — тихо все! Гул мгновенно замолкает.
