И вдруг, все пошло кувырком. Началось с приезда московской сучки — Кук мог поклясться, что она его узнала, но не мог ее вспомнить, как ни напрягал память. А предмет, которым она манипулировала, был отдаленно похож на микрофотоаппарат. Может, то и впрямь была пудреница, или что там женщины таскают — но Кук был убежден, что излишняя предосторожность не помешает. Потому и озадачил Витковского, дело казалось не таким сложным. Особенно когда в "Национале" есть свои люди, пусть не для силовой поддержки, но наводчики и наблюдатели, из персонала. Все должно было произойти, как много раз до того — машина чуть поодаль, двое с автоматами для прикрытия, трое идут в номер, причем двое из них, это хорошо обученные боевики, сам Витковский появляется на месте позже, но обязательно — лишь он знал объект в лицо, а вдруг там каким-то образом окажется другая? Изъять предмет, и если окажется фотоаппаратом, тащить сучку на базу, после Кук сам допросит и решит, что с ней делать… может, и отпустил бы, в каком состоянии, вопрос. А если пудреница, то просто наказать за строптивость — привязать к кровати, оприходовать вчетвером, и в завершение, бритвой по лицу, на память. Ай-ай, сколько в Киеве бандитов развелось, а вы и не знали?
Неожиданностью были "фронтовые друзья", о встрече с которыми доложил агент из уголовных, кому поручалось встретить сучку по приезду и попытаться незаметно вытянуть подозрительный предмет, или просто вырвать сумочку и убежать. И не было уже времени и возможности переиграть — группа "Змеюки" вышла на исходные. Оставалось лишь надеяться, что товарищи офицеры, нагулявшись, разойдутся по своим номерам. И был условленный сигнал, и группа вошла — что случилось дальше, агент-контролер, наблюдавший с улицы и издалека, понять не мог. Но выстрелов не было, ни одного. Группа не вышла, а пройдя мимо машины, агент увидел, что сидящие в ней мертвы, хотя он мог поклясться, что к автомобилю никто не подходил. Тут контролеру стало страшно, и он убежал, и не видел что происходило дальше — будет наказан за трусость! Но после видели, как к "Националю" подъезжали грузовик и бронетранспортер, стояли очень недолго. Шесть человек исчезли бесследно, и машина, и женщина-агент из гостиницы. И это было еще не все!
На базе в Соломенках, куда должны были доставить сучку, ждали, что возможно, вместо "Змеюки" придут энкаведисты. Эта предусмотрительность не раз спасала прежде, тактика была отработана — пулеметчики на позициях, управляемый фугас на подъезде, прорыт подземный ход, а сам дом подготовлен к взрыву, этот метод применялся еще в тридцатых против польской дефендзивы. Никто ничего не видел, хотя и в соседних домах были "маяки" — и вдруг база взлетела на воздух, шестеро убитых, пятеро раненых, причем трое — тяжело. Итого, в боивке "полевой жандармерии" осталось всего семь человек в строю. А это было очень плохо, поскольку сгинувший Витковский и его люди были последним козырем Кука, на случай если Козак, СБ, замыслит недоброе. Его головорезам ведь плевать, ты генерал-хорунжий, рядовой боец, или вообще крестьянин — на кого укажут, тому и накинут удавку, "ты зраднык, боивка приговорила тебя к смерти как ворога украинску народу", и все — Кук сам не раз видел эту процедуру. Хотелось верить, что на базе произошел несчастный случай, сдетонировал подготовленный заряд — но паранойя отвергала эту возможность напрочь. Слишком опытен был Витковский "Змеюка", как и его люди, чтобы допустить ошибку — а значит, против играет кто-то более умелый?
Катастрофически не хватало информации. Вернее, она была, но безнадежно запаздывала. Основой "всезнания" ОУН в городах были "маяки" — люди, занимающиеся своим обычным делом, но обязанные тотчас же передать информацию, сообщенную им, или замеченную лично, очень часто — женщины или подростки. И если в Галичине они работали за страх, хорошо зная, что с ними сделают за неусердие или сознательное умолчание, то на востоке часто приходилось прибегать к прянику, к помощи тех, кто кормились вокруг созданных ОУН артелей и кооперативов, не все из них были сторонниками УПА, но отчего бы не помочь хорошим людям, если они платят тем или иным способом, в это трудное время — кто-то даже не знал, на кого работает, кто-то предпочитал не знать, кто-то полагал, что речь идет о коммерческих и личных интересах. Сеть получалась густая, обязательно кто-то что-то где-то видел или слышал, и неуловимая, как отличить передаваемую информацию от обычных слухов, трепотни соседок — но вот скорость передачи сведений оказывалась недопустимо медленной. Лишь сейчас, уже поздно вечером, Кук узнал о приказе, пришедшем из Москвы в штаб Киевского военного округа — с завтрашнего дня, 23 июня, ввести в Киеве и окрестностях военное положение! И что из Крыма уже перебрасывают самолетами дивизию морской пехоты, и что во всех частях гарнизона объявлена повышенная боеготовность, а солдат с Западной Украины приказано поголовно арестовать. Приказ был секретный, как положено — но один из офицеров, заглянув домой, сказал жене, "меня не жди, ночую в казарме", и также по секрету объяснил ей все, жена никому и не сказала, кроме как лучшей подруге-соседке, к которой зашла погоревать, что опять остается одна… дальше пошло, как у Пушкина, докатилось и до Кука, через шесть часов. А это значит, что в штабе КВО уже давно телефонировали во все подчиненные части, в то время как ему, Куку, требовалось послать связных, пеших или на велосипедах, к тем же воинским частям, проникнуть в расположение, разыскать там доверенных людей. Оставалась еще надежда, что где-то на приказ могли забить, в обстановке мирного послепобедного времени, исполнить лишь отчасти или формально — но было ясно, что надежда на помощь от восставшего гарнизона уменьшилась в разы! И не успеть уже поднять введенные в город курени, морская пехота будет тут, как сказал этот, из штаба, уже завтра у утру — а вступать в уличные бои с этими головорезами, с которыми на равных боялись драться даже Ваффен СС, придумайте более гуманный способ самоубийства! И в отличие от местного гарнизона, который еще можно как-то распропагандировать, эти, фанатичные "за Родину за Сталина", даже слушать не станут — "бандеровец? к стенке!". И приказы могла отдать лишь Москва, не Киев! Значит, случилось худшее — там все знают, и сыграли на опережение!
Пять, шесть, восемь тысяч морских пехотинцев — против полутора тысяч хлопцев в трех куренях. И эта дивизия не может быть единственной. Наверное, идут и еще войска, через сутки тут будет уже не протолкнуться. И восстание утопят в крови. Срочно отменять операцию, потому что на победу шансов нет?
И что тогда? Если москали знают — то и о куренях, введенных в город, им известно. А значит, хлопцам уже не вырваться никак. Организованно — не выпустят. Рассредоточиться, укрыться по квартирам, выбираться поодиночке — так весь Киев будут прочесывать частым гребнем, облавы, проверки документов, задержание всех подозрительных. Точно так же — закроют все дороги, входы-выходы, а ведь это не Галичина или Волынь, хлопцы здесь чужие! Не говоря уже о том, что с высокой вероятностью, будут хватать просто за западенский вид или говор, а тем более местожительство по документу. Кто-то конечно пробьется — но немногие, если спасется четверть, то это будет дьявольским везением. И курени все равно погибнут — но бесславно, как бараны на бойне. И он, Кук, тоже не заживется — в любой миг, в любом месте, подойдут хлопцы друже Козака с удавкой, и "ты зраднык", и ведь не скроешься нигде!
