Аура подумала о том, как изменилась за эти семь лет – и внутренне, и внешне. Волосы у нее теперь были до плеч. Изредка появляясь на людях, девушка прятала их под широкополой черной шляпой. Видя ее в черном платье и длинном плаще, многие думали, что она в трауре. Пожалуй, так оно и было, хотя сама Аура этого не осознавала.
Конечно, печальные события тех времен не преследовали Ауру постоянно. Воспоминания поблекли, утратили ясность, хотя и не исчезли совсем. Аура по-прежнему ощущала боль потерь, порой впадала в отчаяние. Но теперь воспринимала все иначе. А может, ей всего лишь удалось убедить саму себя, что эти воспоминания принадлежат той девочке, какой она была тогда, а вовсе не юной девушке, какой стала теперь.
Аура понимала, как наивны такие объяснения. Она уже не ребенок – за прошедшие семь лет многое изменилось.
Сейчас ей двадцать пять, но ей казалось, что она вобрала в себя всю мудрость столетий.
Надзиратель толкнул дверь, и та открылась с противным скрежетом. Этот человек служил здесь так давно, что мог отпереть замок хоть с закрытыми глазами, чем ужасно гордился. Он не упустил случай похвастаться этим перед Аурой, когда вел ее в тюремный подвал.
Теперь они шли по широкому коридору, по обе стороны тянулись двери с зарешеченными окошками. Привыкнув к темноте, Аура увидела, что из-за каждой ржавой решетки на нее смотрят чьи-то глаза.
– Тут только одиночные камеры, – пояснил надзиратель, сняв с пояса резиновую дубинку.
Каждый раз, когда за дверью какой-нибудь камеры раздавался крик, он колотил дубинкой по решетке. Ауре хотелось только одного: чтобы он наконец прекратил. Ее ничуть не задевали непристойные выкрики заключенных, но от стука дубинки по металлу внутри все переворачивалось.
На Ауре было черное платье до пят, голову она прикрыла капюшоном плаща, но все же ей было неуютно. Здесь, в стенах тюрьмы, она чувствовала себя слишком женственной в этом наряде. Даже надзиратель смотрел на Ауру свысока, хотя вел себя вполне вежливо – неудивительно, если учесть, сколько денег та сунула ему на входе.
Стены тюремных коридоров были из бурого кирпича, пол – кое-как выложен плиткой. Тут и там стояли лужи, и Ауре пришлось приподнять подол платья, чтобы не запачкаться. Она даже подумала: не нарочно ли надзиратель выбрал этот путь?
– Хотите поговорить с вашим другом у него в камере? – предложил он. – За закрытой дверью, если будет угодно. – Надзиратель двусмысленно ухмыльнулся – единственное, что он делал бесплатно.
– Сколько? – спросила Аура.
Надзиратель назвал сумму и протянул руку. С подчеркнутым равнодушием Аура вынула из кармана пачку банкнот и отсчитала сколько следовало. Надзиратель молча спрятал деньги в карман.
– Никто вас не потревожит, – пообещал он.
Аура не верила ни единому его слову.
– А вы не слишком рискуете? – спросила она, поднимаясь за ним на балюстраду по металлической лестнице. Здесь, как и на первом этаже, были двери одиночных камер.
– Рискую? – Надзиратель шутливо покачал головой. – Это вы идете в камеру к убийце, а не я.
– Он мой брат.
– Ваш брат убил полдюжины девочек. Похитил и прикончил. Таких, как он, здесь не жалуют.
Они остановились у камеры, на двери которой был нарисован красный крест величиной с ладонь. Аура украдкой пыталась разглядеть сквозь решетку Кристофера. Но в камере царила непроглядная темнота.
– Что значит этот крест? – спросила Аура.
Надзиратель поморщился.
– Так мы отмечаем камеры заключенных, которые постоянно требуют к себе священника.
– И читают Библию? – изумилась Аура.
Надзиратель кивнул и подошел к решетке.
– Эй, дружок, к тебе посетитель! Встань к стене, если хочешь, чтобы я открыл дверь!
В камере – ни звука.
Что-то недовольно пробурчав, надзиратель повернул ключ в замке.
– Прошу. Входите.
Аура колебалась.
– Почему там нет света?
– Ваш брат разбил лампочку.
В темноте у дальней стены кто-то зашевелился.
– Свет носят в сердце, а не подвешивают к потолку, – мягко произнес негромкий голос.
Аура вздрогнула, узнав Кристофера. На мгновение она усомнилась: стоило ли вообще сюда приходить.
И все же Аура с высоко поднятой головой шагнула мимо надзирателя в темную камеру.
– Может быть, у вас найдется свеча? – спросила она, обернувшись на пороге.
– Ну… раз в неделю заключенные могут купить свечу, – неторопливо начал надзиратель. – Но их продавали вчера. Конечно, при определенных обстоятельствах…
Девушка сунула ему еще одну купюру.
– Сейчас принесу, – пообещал надзиратель и запер за собой дверь. Еще какое-то время слышались его шаги и позвякивание связки ключей.
Аура ничего не видела: в камере стояла непроглядная темнота. Окна не было, а решетку в двери – единственный источник света – она заслонила спиной. Заметив это, девушка отошла в сторону. Луч света из коридора упал на середину камеры. В дальнем углу по-прежнему царил мрак.
– А ты недурно устроился, – заметила она.
Послышался шорох одежды.
– Прошло семь лет. Похоже, ты не особенно торопилась.
– На то были причины, – ответила Аура.
– О да, и веские, конечно. Ты ведь невзлюбила меня с самого начала. И никогда мне не доверяла.
– И мы оба знаем, что не зря.
Кристофер сухо закашлялся в темноте.
– Все это в прошлом.
«Ну когда же принесут свечу?» – подумала Аура. Ей не терпелось увидеть его лицо.
– Я не могла прийти раньше, – сказала она вслух. Она ни в чем перед ним не виновата.
Кристофер тихо засмеялся.
– Если ты принесла мне напильник, то зря старалась. Здесь он не пригодится.
Кристоферу было за что обижаться на судьбу, но Аура нисколько ему не сочувствовала. Черт возьми, он заслужил каждый день в этой дыре! Конечно, Кристофер не убивал тех девушек – это Аура точно знала, – но то, как он обошелся с ее матерью, – преступление. Не говоря уж об убийстве Фридриха.
Будто прочитав ее мысли, Кристофер спросил:
– Как мать поживает?
– Так себе. Я ее почти не вижу. Последний раз она выходила из своей комнаты на рубеже веков.
– Четыре года назад, – прошептал он. – Мне жаль ее, Аура. Хочешь – верь, хочешь – не верь, но мне ее искренне жаль.
– Это священник рассказал тебе о грехе и покаянии? – холодно поинтересовалась она.
– Священник… – вздохнул Кристофер. – Порой он говорит о таких вещах, да. Но Бог не дает нам познать нашу вину, а лишь прощает ее.
