В городе, при тридцати тысячах населения, не было ни важных военных объектов, ни большого гарнизона — лишь комендатура, и какие-то тыловые подразделения. И, согласно ордунгу, с недавних пор имелся батальон фольксштурма, чтобы не пустить русских варваров, если они придут. Так как военных заводов в городе тоже не было, то подавляющее большинство молодых мужчин уже было призвано в армию, и в фольксштурм попали в основном люди уже в возрасте, или не достигшие семнадцати, или получившие освобождение по здоровью. Командовал батальоном однорукий майор с Железным Крестом, ветеран еще прошлой войны, доживающий свой век на пенсии, но призванный в строй. К делу он отнесся весьма ответственно, все солдаты были вооружены и обмундированы, как положено, а еще два раза в неделю призывались на учение в поле у восточной окраины — так как майор здраво рассудил, что русские придут скорее всего отсюда, а значит надлежит хорошо изучит будущее место боя.
Был как раз день учений. Земля промерзла, и копать окопы было сложно. Потому действия в обороне изучали схематично, обозначив линии траншей колышками с натянутой веревкой. Подобные меры когда-то широко практиковались в германской армии для обучения рекрутов, как более быстрые и дешевые — наряду с использованием макетов танков из фанеры, на велосипедных колесах, для отработки взаимодействия пехоты и бронетехники (зачем жечь бензин и тратить дорогой моторесурс, Германия не такая богатая страна!). И конечно, была строевая — потому что подразделение, не умеющее ходить в ногу, будет неуправляемо в бою, не имея «чувства локтя» и привычки повиноваться команде. Сложнее было со стрельбой — если заниматься ею постоянно, и в нужном объеме, то это грозило потратить весь выделенный батальону боезапас за пару недель. Так что каждый из солдат отстрелял по одной обойме в ростовую мишень на ста метрах, и майор с чистой совестью поставил отметку в журнале.
По большому счету, майор не верил, что его воинству придется вступить в серьезный бой. По крайней мере, в ближайшее время — фронт казался далеко, и не было слышно канонады, первого признака его приближения, по опыту той войны. Но ордунг есть ордунг, и по крайней мере, этот урок пойдет на пользу мальчишкам, которым призываться в следующем году, да и старикам полезно растрясти кости. Хотя погода не баловала — промозгло, холодно, чуть выше ноля, снега нет, не Россия, зато земля, мерзлая и твердая поутру, к вечеру оттаивает и размягчается сотнями сапог до состояния навоза. И падать в нее по команде «лечь» ну очень неприятно — вопреки уставу, выполнив команду «встать», солдаты первым делом начинали отряхивать шинели. Также, поначалу была проблема с питанием, затем майор вытребовал полевую кухню, но лишь одну, так что обедать приходилось поротно, по очереди.
На колонну, появившуюся с востока, сперва никто не обратил внимание. Как было уже сказано, никто, включая майора, не ждал здесь врага, к тому же в голове шли хорошо знакомые бронетранспортеры «ганомаг-251». Следом можно было различить десяток танков, а после двигалась какая-то масса, похожая на пехотную колонну, но выше и шире.
— Да это же кавалерия! — понял майор, всматриваясь — неужели сейчас еще где-то у нас она осталась?
Однорукий ветеран хорошо помнил, что такое отступление. Канонада слышна ближе и ближе, и появляются отступающие части, в разной степени беспорядка. Затем следует ждать разъездов врага, и лишь после появляется основная масса его войск. Но еще неделю назад фронт был не менее чем в полутораста километров — огромное расстояние по меркам прошлой войны, когда за пятьсот метров продвижения иногда шла многомесячная битва с сотнями тысяч потерь. Конечно, майор знал, что в эту войну все несколько по иному — знал теоретически, а это несколько иное дело, чем собственный опыт. Если бы он успел бы застать в фронтовой службе и эту войну… а впрочем, что бы он мог сделать, ну может быть, чуть больше число его людей остались бы живыми!
Что-то все же казалось странным. Танки сначала показались майору похожими на «тигры» (ну не был ветеран на фронте этой войны, видел лишь мимоходом, а русские, так вообще лишь на картинках), затем ему вспомнилось, что у тех на пушках должен быть набалдашник дульного тормоза, а башня угловатая, а не скругленная. И уже сопоставив вид техники с изображением Т-54, какие-то секунды его рассудок отказывался принимать очевидное, что русские здесь, они пришли! А до головы колонны было уже едва четыреста метров!
— Алярм! Русские! Танки! К бою!
Батальон не был готов. Одна рота столпилась у полевой кухни, солдаты остальных рассыпались по полю, занятые какими-то своими делами. И никаких окопов и траншей, никаких укрытий — лишь ровное чистое поле, и где-то километр до самых ближних домов. И нет противотанковых пушек — лишь пулеметы и винтовки. И полсотни фаустпатронов, их выносили в поле вместе со всем имуществом, потому что положено — и клали штабелем в стороне, чтобы не мешались. А было восемьдесят — тридцать добровольцев неделю назад выстрелили по одному разу, и это называлось обучением. Был еще запас, но в городе, запертый на складе. Где фаустпатроны — и где люди, обученные ими стрелять?
И тут русские, увидев суету, развернулись в боевой порядок. С бронетранспортеров ударили пулеметы — а танки, легко преодолев неглубокий кювет, шли уже по полю, надвигаясь быстрее, чем может бежать человек. Но самым страшным было даже не это — кавалерия вдруг вылетела с дороги, и как показалось, заполнила поле до горизонта, низкорослые кривоногие всадники с азиатскими лицами, у многих были лисьи меховые шапки с хвостами, вместо касок, и дикий визг вместо «ура».
— Двадцать миллионов диких монголов из Сибири — с ужасом подумал майор — новое нашествие орды Чингис-хана! Боже, что будет с Европой! И что будет сейчас с Зоннерфельдом?
Может быть, еще можно было что-то сделать. Собраться в каре, выставив штыки, отбивая всадников залпами — как старая гвардия Наполеона. Это бы не спасло батальон, ведь русские танки тоже были на поле боя, и стреляли туда, где видели очаг сопротивления — но по крайней мере, и конница заплатила бы за победу настоящую цену. Но то, что произошло — бежать со всех ног, к городу — оказалось намного хуже. Потому что самое кровавое на войне — это не бой, а преследование и избиение бегущих. А убежать от всадника пешему по чистому полю нельзя.
Ушли в прошлое конные атаки в эту войну? Так ведь и Тувинская кавалерийская дивизия (бывшая Тувинская добровольческая), встретив правильную оборону, действовала бы по уставу, спешившись, развернувшись в цепь. Но когда пеший противник не занял позиции, а поспешно отходит, по ровной местности, будучи к тому же деморализован — кавалерийская атака так же эффективна и страшна, как тысячу лет назад. То же самое оружие — сабля — и к чему самурайские изыски, когда человека разрубают надвое, да еще наискось, от плеча к бедру — если и четверти того хватит для раны, несовместимой с жизнью, зато меньше устанешь, чтобы на всех хватило, вон сколько спин и затылков впереди бегут! А кто не бежал, те гибли первыми — где-то ударил пулемет, тут же накрытый выстрелом танка, кто-то успел вскинуть винтовку и даже попал, всадник повис в седле, но другой сбоку наскочил и зарубил смельчака. Никто из фольксштурмовцев прежде даже не видел русских? Плевать — все они были в мундирах и с оружием, а значит, враги, и без разницы, что старики или подростки, разве они наших в сорок первом жалели? Не вы — так ваши дети, братья, отцы, а вы не возражали — ну значит, пришел черед вам платить по счетам!
