– У вас нет? – спрашиваю.
Вдруг глаза её полыхнули обидой и злостью, ножки застучали по ступенькам, подол мелькнул и скрылся. Клем вздохнул:
– Ну, Андр! Зачем девушку обидел?
– Я не хотел. Простите! – крикнул я.
– Пошли, ладно.
Когда отошли на несколько метров, спросил:
– А на что она обиделась?
– Живую воду могут сделать только маги жизни. А её выгнали с первого же курса Университета.
Понятно. А я, получается, тыкнул её в самое больное. Недоучкой и неумехой назвал.
– Андр, она вообще-то славная. И сладкая. Ласковая. А так как знахарка, болячку не подцепишь. Да и привереда она. Кого попало не подпустит к себе.
– Рекомендуешь? – удивился я. – Не обидишься?
Клем поморщился. Но сказал:
– Не моя она, что мне обижаться? Андр, давай начистоту! Ты мужик видный. Один. Рано или поздно вопрос этот перед тобой встанет. Жену свою я делить ни с кем не хочу. К чужой жене ходить – тоже не советую. Мужья разные бывают. Обидится кто – тебе оно надо? Девка – тебя обженит. Я так понял, что не желаешь ты этого. А Спасёна одна. Под венец тебя тащить не будет. Детей у неё не будет, обделил её Создатель. Понимает, что такая она никому в жены не нужна. А жизнь своё просит. Вот и захожу к ней иногда. Помочь.
– Ромашка знает?
– Нет. Узнает – обижусь.
– Понял тебя. Спасибо.
– Не за что. Пока. Зря Сластёну обидел.
– Сластёну?
– Ну, это только для своих.
– И много «своих»?
– Тебе не всё равно? Не дом нужды – это точно. Она не девка продажная. За неё глотку сразу порвут. Её в городе уважают, и в обиду никто не даст. Мужа и отца нет. Всем миром и защищаем.
– И всем миром?..
– Осквернел? Многим она нравится, да не многие ей нравятся.
– Понял. Ай да умница эта красавица!
– Это у ней не отнять!
Баня! Как много в этом слове для сердца русского слилось, как много в нём отозвалось!
Первыми, конечно, мылись хозяева – Клем с Ромашкой. Румяная с пару Ромашка – ещё краше. Сам себе стукнул по… рукам. Не зарься на чужое! Похотун! Ну и что, что глазками стреляет? И волосы открыла. Я теперь член семьи. Признали за потомка родного брата прадеда Клема. Можно при мне ходить и простоволосой. И не совсем одетой – в одной сорочке. Нижнего белья тут или нет, или после бани… Да кто после бани себя в корсеты загоняет! Что за дичь? Да и живот уже приличный. Грудь – соответственно. Всё стало рельефным. Природой так предусмотрено.
Как Ромашка вышла, так цыгане шумною толпою… мы с ребятами. Печь-каменка. По-белому. Полати, деревянные кадки. Котёл – бронзовый. Клем – кузнец или как? Он будет – камни раскаленные в воду бросать? То-то! Мочало из лыка. Вместо мыла – жижа какая-то. Пусть будет и. о. жидкого мыла. У нас это как раз веяние моды. Правду говорят – всё в мире циклично. А веников нет. Так сидим – потеем. Как в финской сауне. Про веники спросил – недоумение. Значит, есть идея.
Моих сопарильщиков очень заинтересовала моя цепь с крестом. Кузнецы!
– Да, серебро. Нет, плетение не знаю. Не я делал. Крест – литой. Символ – оберег. Да, освящённый.
Вот пройдоха! Клем, оказывается, тоже чувствует. Устроил мне концерт на площади. Нет, не обижаюсь. Если ты раскрытая книга для всех, то ты уже покойник.
– Батя владеет землёй! – гордый собой сдал отца Молот.
А вот это поворот! И всё меняет. Клем смутился под моим взглядом, стал оправдываться:
– Я же кузнец. Хороший кузнец. Я не маг. Просто одарённый. Металл я чую. С металлом и работаю. Больше ничего не умею.
– Металл и я чую, – ляпнул я. Блин! Этого хоть малец сдал, а я-то сам себя. Пришлось рассказывать: – Не знаю, то ли это, но когда я на заводе работал…
– Где?
– Завод. Такие огромные мастерские, где делают огромные машины из металла. Я работал в цехе, где металл отливали. А потом несколько лет – в кузне. Но руками там не ковали.
– А как?
– Гидравлическими и пневматическими молотами.
– Это как?
– Сжатый воздух или давление масла поднимает огромный молот, я на педальку нажимаю, молот падает, опять поднимается.
– Ух ты! – удивляется Горн.
– Магия? – спрашивает Молот.
– Наука. Без магии. Вот в литейке меня и научили металл чувствовать. Не всяк умеет. А кто чует металл, очень ценится. Это то?
– Завтра посмотрим, – кивнул Клем.
– А где такой завод?
Видя мимику Клема, отвечаю:
– Где, где – в Караганде.
– Ребята, вы понимаете, что никто не должен об этом знать? – спросил Клем.
– Конечно, отец. Мы кузнецы! Это наши секреты. Нашей гильдии!
– Даже гильдия знать не должна, – вздохнул Клем.
– Секрет семьи? – робко спросил Молот.
– Даже мать знать не должна, – опять вздохнул Клем.
– И правильно! Бабы – все балаболки. Волос длинный, ум – короткий, – важно возвестил Горн.
– Дядя Андр, а почему у вас такие короткие волосы и нет бороды? – спросил Молот.
Ага, ты ещё спроси про волосы под мышками и… хм. Сбрито. Гигиена это.
– Ребята, давайте без этих «дядей»? Просто – Андр. Волосы короткие, потому что подстригал. У нас с длинными волосами мужчинам ходить не принято. Молодым солдатам вообще волосы сбривают. Чтоб вошь не водилась. Но я отращу. Как у всех. И борода отрастёт. Бритву я всё одно не взял.
Провёл ладонью по хрустнувшей щетине подбородка, посмотрел на опасную бритву – бронзовую, кстати, лежащую на подоконнике, и передёрнул плечами:
– Отрастёт.
Спал я на сеновале. С Молотом. Лето же, что нам ютиться в душном доме? Одет я был в Клемову одежду – рубаха, штаны. В объёмах подошла, но коротка оказалась.
Ночью пришёл Горн, протиснулся меж мной и Молотом.
– Наженихался? – сонно спросил Молот.
– Завянь, – буркнул Горн, сразу уснул.
От парня ощутимо тянуло женским телом. Правда женихался. Да что со мной? Лет десять уже гормоны так не буянили. А-а-а, так это сияющий старик виноват! Встречу уб… в ноги поклонюсь. Живым себя почувствовал.
Не вовремя только. Отвернулся от Горна, стравил из кишечника воздух. Злорадостно усмехнулся – вонять он тут будет молодыми самками! А кто сказал, что я хороший дядька?
Глава 8
Утро – не красит. Я не подросток. Давно уже. Вон, даже по Горну не видно, что он полночи не спал. Бодры, свежи. А у меня всё болит, всё тело чешется от уколов сена. Злой и разбитый.
