Спасёна устроила прощальный ужин на двоих. Но тут же дверь чуть не вынесли с петель. Гости. Начиная с самого лорда Медвила – Виламедиала и его семьи, заканчивая мастерами.
Лорд вручил мне сертификат на тысячу золотых, смущаясь (чем меня удивил), сказал, что это всё, что осталось от выручки после продажи накопителя. Жена лорда (довольно милая брюнетка) пожирала меня глазами – какое-то проклятие этих рублёвских жен меня преследует. Дети пожирали меня не менее восторженными глазами, правда без похоти. Как же, все сказки последнего полугода якорились на меня. Я – легенда! Ёпта!
На время освобождённый из ямы, Крап подарил метательный топор отличной стали. Артефактный. Не тупился, даже если рубить им камень. Семейная реликвия. Дед Крапа вынул этот топор из собственного щита в жестоком бою с матёрыми бродягами.
Мастера вручали свои поделки. Мастер кожаного доспеха и так мне сделал доспех, но подарил ещё и боевые перчатки, сшитые из разных сортов каких-то особых кож. Внутренняя сторона ладоней – мягкая и шершавая, снаружи – как костяные наросты. Органическая латная перчатка.
Остальной доспех стал надевать тут же, чтобы сделать мастерам приятное – совместное творчество. Надевалось снизу вверх. Поножи из толстой кожи со вшитыми стальными вставками. Панцирь с закрепленной клёпками кольчугой и увязанной моей же синтетической верёвкой, незаменимой по прочности и долговечности. Кольчуга четырьмя полосами разрезанной юбки спускалась почти до колен. Наплечники, также усиленные кольчугой. И наручи – стальные, с кожаной подбивкой.
Рыцарь, гля!
Поклонился до земли и Клему. Он сковал мне шлем, стальные элементы брони, палицу, перековал топор. Всё – переработанное его даром. Даже кольчужные элементы. Поблагодарил за гостеприимство и семейный уют кузнеца и его семью.
Мастер-плотник подарил мне щит. Кланяюсь ему, но вижу, что тоже совместное творчество. Щит треугольный, такие на гербах рисуют у нас на Земле, склеенный из тонких досок крест-накрест (язык распустил при мастере про фанеру и римлян с их щитами). Щит был слегка изогнут, окантован мягкой сталью, со стальной накладкой там, где будет моя рука, внутри подбит кожей и имеет два комплекта креплений: для боя – на руке, и для переноски – на спине. На щите – белая башня на зелёном фоне. Вот так вот, в лоб. Тонкий такой намёк.
Портной подарил мне зимний комплект, как тут говорят, платья, сшитый по моему вкусу, и плащ. Плащ – не просто накидка из материи, а целое сооружение многослойное, но лёгкое, тёплое, надеюсь, непромокаемое. Плащ – зелёный, с рисунками жёлто-зелёными. Как у егерей. Рисунки – отдельный прикол мастера надо мной. На спине – бледно-зелёная, почти белая башня, мрачный и устрашающий Кощей над златом чахнет, и серафим с пламенным мечом. Серафим – это такой милитаризированный ангел в броне, с различимыми полосами (этакий намёк на тельняшку) и с крыльями. На мои возражения, что намёк понял, но не так всё было, ржут и поднимают кубки.
Мастера отказались брать с меня деньги. Ибо я их сделал знаменитыми и богатыми одними своими идеями. Особенно портного и плотника. Все хотят куртки, штаны и шляпы «как у Башни». И – клееные щиты, резные подвесные люльки для младенцев, двухъярусные койки с эластичными досками спального места и лесенками на второй ярус. Дети любого любящего родителя за Можайск загонят. А дочки Клема – хвастунишки.
Были и ещё подарки.
А потом застолье. Зная, что будут в этот вечер незваные гости, стол и выпивку обеспечивал смотритель.
Я пел. Просили же.
Засиделись чуть не до утра. Нетерпеливая Спасёна, оставив гостей за столом, два раза утаскивала меня на задний двор. А потом, когда некоторые гости ушли, а некоторые остались спать под столом (и Клем тоже), был финальный заход в исполнении супружеского долга. До первого серого света позднего зимнего утра.
Утром Спасёна с грустной торжественностью собирала меня, била мне по рукам, если я пытался одеваться сам. Перевязала отросшие волосы витым плетёным пояском. Я так подвязывал волосы на лбу шнурком, как отрастать стали, чтобы на глаза не падали и пот глаза не застил. Можно было бы и подстричься, но оказалось, что длинные волосы и шлем – очень удачное сочетание. Комплект комфортности. Как лётчик и шёлковый шарф. Подшипники скольжения.
Потом обняла меня, прямо в панцире брони, поцеловала и сказала:
– Спасибо!
За что?
– Тебе спасибо, спасительница моя, – отвечаю, целую с искренней лаской и нежностью.
– Если захочешь вернуться, мы ждём тебя.
И зря я не обратил внимания на «мы». Решил, что мы – это все присутствующие вчера за столом. А что бы это изменило? Смог бы я остаться?
И полный земной рюкзак (тоже артефакт, теперь такие тут не сделают) с разными знахарскими и алхимическими снадобьями.
Глава 28
Пипец! На улице – почётный караул и толпы встре… провожающих. Желают удачи, провожают до ворот. Почётный караул едет вместе со мной. У меня два коня. Один под седлом, второй заводной. Апельсин. Потому как мастью… не разбираюсь, но почти оранжевый. Неприметный такой. Защитного окраса.
К нам присоединяется Глак.
– Что, сбежать от меня вздумал, ученик? Не удастся! Я из тебя ещё не всю окалину выбил.
Улыбаюсь ему. Получилась довольно грустная улыбка. От этого Глак насупился. Задумался.
И я задумался. Не хотелось уезжать. Тут были ко мне добры и ласковы. Не все, конечно, но недоброжелателям я отомстил – не упомянул их. Моя память их лиц и имён не сохранит. Ждёт их забвение.
Как назло, день сто на сто. Ясно, чисто, звонко и морозно. А я злой настолько, что хочу, чтобы какие-нибудь твари напали на наш отряд. Хочу убивать. Жажду просто! Рука тискает рукоятку палицы. Не повезло. Всех тварей и мертвяков уже перебили. До самого Трезубца доезжаем без схватки. И, помахав археологам руками, едем дальше. От батальона охраны объекта к нам примкнул ещё десяток воинов. Тоже конных. Но на щитах не вилы, а красная гора. И трое камуфляжных егерей. Верхом. По случаю зимы камуфляж егерей стал серым в разводах. Но Глак откланялся. Простились, обнявшись.
Дорога кончилась. Осталось протоптанное направление, едва угадываемое под снегом. Мною едва угадываемое. А егерям эти места – что собственное подворье.
Встречаем довольно крупный отряд. И властителя Светогора собственной медной персоной. Лицо суровое. Будто сейчас властитель будет суд вершить скорый, но жестокий. Подъехав, спешиваюсь, кланяюсь. Иду за здоровяком в небольшой шатёр. Походный складной стол, два складных стула.
– Присядем на дорожку? – спрашиваю.
Задумчивый Гора кивает, садится. Стул жалобно скрипит. У меня не получилось вызвать такого звука из своего стула, даже закованного в доспех и в зимнем комплекте одежды. Молчим. Гора на меня не смотрит, задумчивый его взгляд упёрт в столешницу. Потом он вздрагивает, будто кто толкнул, и бросает на стол кожаный мешок, тот тяжко плюхается о полированные доски.
