– Сдержали их, как же! – буркнул Сом Секира – командир отряда, что сопровождал меня. – Весь мир окунули в бездну моря. И ещё и рок себе же на голову уронили. Не только демонов и себя – всех погубили!
– Неизвестно теперь, кто и что тогда сделал. Кто вызвал потоп, а кто – обрушение Яйца Судьбы. Может, это демоны как раз и расстарались?
– Да, ответы теперь на дне Проклятого моря.
– А у вас на севере что про катастрофу говорят? – у меня спрашивают.
– Да, так же – сказки разные, – пожимаю плечами, – тоже никто ничего не знает. Вот и городят, кто во что горазд. Я не прислушивался. Какая теперь разница? Вечные вопросы – кто виноват, что делать, чем похмелиться и кто за выпивку платить будет.
Смеются. Даже егеря, которые имели вид осуждающий-осуждающий. Потому что тишина должна быть в библиотеке. И в Гиблом лесу.
– Что – пьют у вас?
– Люди везде одинаковые. Если они люди, – отвечаю.
Ответ мой почему-то напряг всех. Вернулось боевое построение, сосредоточенность на лица, руки – на оружие, глаза сканируют периметр. А, ну да. Тут есть люди, которые уже не люди.
Зелёную башню, кстати, обошли по дуге.
– Гиблое место, – заявили егеря. И с ними никто не спорил.
Так и шли по этому лесу, который выглядел так, будто его придумал обкурившийся тяжелых наркотиков шизанутый маньяк Чикатило, считающий себя художником-абстракционистом. Декорации для очень страшной сказки. Очень-очень страшной.
Егеря вели какими-то кружными, одним им известными путями. Иногда бросали отрывисто – какое именно «гиблое» место мы обходим, иногда молчали.
Иногда на нас вылетали какие-то твари, результаты неудачных экспериментов сумасшедших селекционеров. Ну, как ещё воспринимать тварь ростом с лошадь, с клыками длиной с хороший кинжал, со шкурой настолько прочной, что мечи и топоры воинов её просто не разрезали? И это кабан. Клыкан, по-местному.
Моё копьё, кстати, тоже не пробило его. Хотя я тоже ступил. Даже у нашего, обычного, земного кабана лоб выдерживает пулю двенадцатого калибра. И я попал копьём в лоб. Целил-то я ему в грудь. Эта тварь неслась со скоростью электрички прямо на меня. Но кабан-переросток нагнул голову, и копьё попало ему точно меж глаз. Успех был такой же, если бы я копьём пытался остановить БТР. Если бы я не откатился, растоптал бы меня этот носорог. А если бы он был чуть ловчее, поддел бы меня клыками. Или если бы я не умел так быстро уйти с линии огня.
Порубили урода топорами, одним словом. Подрубили ноги, искромсали визжащую тварь, как свинью. Сначала, правда, топоры действовали как простые дубины – больше ломая, чем рубя, но рано или поздно и дуб можно свалить перочинным ножом. Егеря выломали клыки. И стали разделывать тушу.
– Оно съедобно? – удивился я.
– Да. Только если совсем жрать нечего – мясо тухлятиной и мочой воняет, ничем не изгонишь. Но съедобно. А вот для алхимиков из него кое-что взять можно.
Вспомнилась Спасёна. Вот почему твои снадобья сплошь рвотным эффектом обладают. Вспомнилась она – взгрустнулось мне.
Видя, как мучаются егеря, достал свой булат. А-а! Не лучше. Эту шкуру надо не резать, а болгаркой пилить. На доспехи не используется? Говорят, воняет. И свойства теряет. Становится твердой, как кора дерева. Не научились выделывать. Мало материала для экспериментов.
– Особо ценятся органы внутренние, – рассказывает Ростик. – Выжимкой из этих вот плёнок и этого отростка кожаный доспех обрабатывают – твёрдый становится. Ну, вот твой панцирь, Андр, например, как раз так и обработан. А жиром хорошо дерево смолить. Не отмокает. Лодку или крышу. А вот из этого слабительное делают. А из печени – зелье восстановления сил. Ну, ты знаешь, Андр, навсегда вкус запомнишь. Спасёна нас замучила заказами. Вот сам ей и добыл составы.
Ростик преобразился. Когда я его первый раз увидел, серьёзный и важный старший егерь был. В этом выезде – мина лица и осанка величественнее, чем у магов. А сейчас балагурит, суетится, как мальчишка. Может, реакция такая на опасность? Или отходняк? Просто как подменили. Пацан пацаном.
А вот Сома заинтересовало, от кого бежал клыкан. Пока егеря возились, воины простояли четырьмя стенами щитов.
– Не пыжьтесь так, Секира! – вытер пот со лба Ростик. – Ушёл он. Умный, увидел, что много нас – ушёл. Недалеко, но нападать не станет. Осквернённые барсы очень осторожны. Дождётся как уйдём – всё даром его будет. Были бы волки скверны, напали бы. Может быть. Тоже умные. Это только эта тварь тупорылая, – Ростик пнул тушу, – безмозговая. И бродяги. Но если барс рядом, то бродяг нет. Он так и пойдёт за нами – доедать тупорылых. А вот когда барса не буду чуять, будем ждать бродяг. Не любят живые и нежить друг друга.
Тронулись дальше. К вечеру егеря забеспокоились, стали искать укрытие.
– Слышишь? – спрашивает Ростик. – Умница! Барс даже голос подал, предупредил нас. Бродяги! Скачем в Солярный Столб! Туда!
Скачем, как угорелые, направо от нашего прежнего пути. Опять обломки.
– Тут призрак обитал. Не злобный. Не нападал никогда. Воет только, спать мешает. И коней пугает! – кричит Ростик. Он по ходу взял на себя обязанности моего гида. Премного благодарен. Я в этой комнате страха ничего не понимаю.
Залетаем в нагромождение выбеленных светилом камней. Лес отступил от этого места. Все воины и егеря торжественно кланяются и рисуют треугольники пальцами.
– Обломки храма. Скверна до сих пор не властна над этим местом. Хоть и алтарь осквернили падшие. Выродки! Но сила света до сих пор отпугивает нечисть.
– А призрак? – удивляюсь. – Почему он тут тогда?
Ростик пожимает плечами:
– Не оскверненный дух кого-то из клириков, что служил тут. Его бы упокоить, чтобы не мучился и чтоб душа его вернулась в вереницу перерождений, но живых клириков, владеющих светлой силой, сюда не довести. Они как сочащееся кровью свежее мясо для падших. Вся нечисть сбегается, как мухи на мёд. А маги могут не упокоить, а уничтожить духа. А он добрый. Если подкормить.
Ростик привязывает коня к зависшей между двумя камнями колонне, проходит на какое-то пустое место, как будто площадь – чистая от обломков. Ростик чиркает себе по руке кинжалом и щедро брызжет кровью. Явственно слышу вздох. Как будто развалины застонали.
– Принял жертву дух. И нас принял, – говорит другой егерь, заливая рану Ростика из флакона, – можно спать спокойно. Бродягам тут неуютно. Не любят они сюда заходить.
– То есть зайти могут, если захотят? – переспросил я, ослабляя ремни своих коней.
– Они не захотят, – пожимает плечами егерь, – они ничего не хотят. Просто бродят. И убивают живых.
– Зачем?
– Так они существуют. Убивая, они вбирают в себя жизненную силу, а потом пытаются есть плоть. Выглядит жутко.
– Ты видел?
