— Майорчик? — Японец вскинул глаза.
— Вернула она его, — быстро выпалил Майорчик, — я давно хотел тебе сказать. Брать не захотела. Не возьму, говорит. И точка. Артистка. Что уж тут поделаешь? Вздорный характер. Все они такие.
— Майорчик, заткнись, — Японец снова повернулся к сцене. Гарик и Моня переглянулись. Шор быстро зашептал:
— Чего это он, а?
Гарик ответил одним из характерных жестов (мол, кто ж его разберет, но лучше и не спрашивать), благодаря которым одесские бандиты отличались от бандитов всего остального мира. В этом жесте был и юмор, и объемность, и глубинный философский смысл. И актерская игра той степени уникальности, которая не встречалась ни на одной сцене мира.
По окончании концерта публика аплодировала стоя. Все были в таком восторге, что мало кто заметил, как Японец исчез, и самая лучшая ложа зала вдруг быстро опустела.
Под дверью гримерных артистов толпились поклонники. И когда Вера Холодная вышла из своей гримерной, уже полностью одетая, ее встретили восторженными аплодисментами. Но народ тут же расступился.
Перед знаменитой артисткой возник щегольски одетый молодой человек с несколько раскосыми темными глазами, протягивая ей роскошный букет невероятных алых роз. Застигнутая врасплох, артистка взяла букет, но тут же нахмурилась, так как молодой человек насильно поцеловал ей руку.
— Мадам, позвольте поблагодарить вас за прекрасный вечер! Восторг от вашего выступления ни с чем не сравним! Мы все получили море удовольствия!
— Благодарю, — в голосе артистки зазвучал лед.
— Позвольте представиться — Михаил Винницкий, ваш самый большой поклонник.
— Или Мишка Япончик, как говорят в городе. Я знаю, кто вы такой.
— Все верно. Михаил Японец к вашим услугам. — В голосе разочарованного Япончика также прозвучал металл — он не привык, чтобы его встречали подобным образом, и не мог совладать со своим гордым нравом, благодаря которому он и стал королем.
— Я не нуждаюсь в ваших услугах, — актриса держалась крайне холодно, и все невольные свидетели этой сцены замерли, боясь самых опасных для себя последствий, — и благодарить вас за них не собираюсь.
— Что вы имеете в виду? — Япончик смотрел на нее с удивлением.
— Кольцо, — отрезала артистка, — вам не стоило его возвращать. Не к лицу вору возвращать награбленное. Вам следовало оставить его себе. Я все равно избавлюсь от него, как от колье и от того хлама, который вы посмели мне преподнести.
— Я вас не понимаю! — Глаза Японца стали метать молнии, но на актрису они не действовали.
— Так уж не понимаете? Это ведь вы украли у меня кольцо в павильоне кинофабрики! Зачем же понадобилось его возвращать?
— Мадам, вы что-то перепутали, — Япончик надменно усмехнулся. — Я Михаил Японец, я не ворую кольца и кошельки. У меня нет в этом необходимости. Но вы очень бдительны, что делает вам честь. Хотя вы и приняли меня за дешевого карманника, я все равно восхищен вашим искусством. Я, Михаил Японец.
С этими словами он приподнял свой котелок и вместе со свитой удалился на глазах перепуганной, замершей толпы.
— Вера, вы с ума сошли? В этот раз вы перегнули палку! — За спиной возник Петр Инсаров, встревоженный не на шутку. — Так говорить с самим Японцем! Какая муха вас укусила?
— Муха раздражения! Мне не по душе воры, которые строят из себя джентльменов, — усмехнулась артистка.
— Но он не вор! Он король Одессы! Так с ним говорить нельзя! — Инсаров воздел очи горе.
— Да, а что будет? Он уже второй раз, между прочим, ворует у меня драгоценности! Пусть скажет спасибо, что я не обратилась в полицию!
— Вера, какая полиция? Очнитесь! Вы в Одессе! Здесь вся полиция работает на него! — Инсаров был перепуган и не мог это скрыть. — Если он захочет, нас в два счета выкинут из этого города, а это будет весьма обидно — не закончить фильм! Нельзя же так разговаривать! Вы никогда так ни на кого не нападали! Ну просто нельзя!
— Мне стыдно за вас! Дрожите перед каким-то мелким жуликом, — артистка в раздражении передернула плечами, — он выкинет нас из города? Да что с вами, в самом деле? Вы себя слышите? Придите в чувство!
Инсаров хотел возразить, но она развернулась и быстро ушла прочь в сопровождении своей неизменной горничной, помогавшей нести охапки цветов.
— Вор! Она приняла меня за обычного вора! — Сидя в автомобиле, Японец сжал кулаки. — Она! Это сказала она!
— Мойша, да что с тобой? Успокойся! — Майорчик был единственным человеком в Одессе, которому позволялось называть короля по имени.
— Ты не понимаешь! Это сказала она! Она видит во мне простого вора!
— Но ты и есть вор. Ты начинал, как вор. Что в этом такого? — Майорчик пожал плечами.
— Заткнись, Изя! Ты ничего не понимаешь! Это не так. Было, да, но сейчас не так. Я докажу это. Я скоро всем докажу это… — Японец снова сжал кулаки.
Майорчик хотел возразить, но, увидев его лицо, вдруг промолчал. Он знал Мойшу с детства. Ему все было ясно. Ничего не говоря, Майорчик жестом велел шоферу трогаться. Сверкая фарами, автомобиль быстро полетел сквозь южную ночь.
В кабаре почти никого не было. Такой пустоты не наблюдалось давно. Туча распустил всех артистов, оставив на сцене лишь двух скрипачей, которые играли грустные еврейские мелодии. Таня села за столик к Туче. Идти домой не хотелось, там было пусто и темно. На душе скреблись злые кошки с заскорузлыми и желтыми когтями. Эти когти царапали в ее душе по сокровенным струнам, и, как Таня ни пыталась, все равно не могла объяснить, почему все время была сама не своя. А жизнь стала раздражать до мельчайших деталей… И что плохо ей было не из-за тишины и пустоты, не из-за того, что в кабаре нет никого, а по какой-то необъяснимой причине, от которой хотелось забиться куда-то в угол и скулить, как потерявшийся маленький ребенок.
— А шо ты хочешь? — Туча оторвался от своих цифр и живописно развел руками. — А шо ты хочешь за этот гембель на мои нервы, я за тебя спрашиваю? Народ валом валит на эту столичную цыпу, которая Вера Холодная, а сюда ни в зуб ногой! И я за них понимаю! Зачем за старый швицер, когда можно подцепить за молодую курицу? Вот и здесь за тут!
— Хороший концерт, — сказала Таня, — я бы и сама пошла.
— А шо не пошла? Бежи, еще есть за время! Сделай ноги там!
— Нет, не хочу, — Таня печально покачала головой, — настроения нет. Не то…
— А шо стряслось? — Туча посмотрел на нее с участием. — Беда или как?
— Нет, не беда. Просто… — внезапно Таня решилась, — а вот скажи: бывает так, что ты воруешь одну вещь, а потом понимаешь, что неправильно, не у того взял, и возвращаешь назад?
— Конечно, бывает, — Туча смотрел на нее серьезно, — бывает раз за сто. У одних надо брать, у других не надо брать. А шо?
