— Ничего, — Таня печально усмехнулась, — я вдруг поняла, что не создана быть воровкой. Не хочу я воровать.
— Так многие не хотят. А шо делать? Уйти вздумаешь — свои же поставят на ножи. Нет, это гембель за тебе на всю жизнь — и жить с ним как с ярмом на шее. Так шо вытри сопли, смирись. Шею побереги.
— Ладно, — Тане вдруг наскучил этот разговор, тем более, она вдруг почувствовала, что главного, того, что происходит в ее душе, все равно не имеет права сказать. — Ты мне лучше скажи, Туча, за Соньку Блюхер. Что с Сонькой?
— А шо с Сонькой? — Туча с удивлением вытаращился на нее.
— Так появилась Сонька? Она в прошлый раз ушла с этим артистом… Тот еще тип. Тревожусь за нее.
— Ой, я тебя умоляю, — Туча поморщился, — за себя затревожься! Этот артист — тот еще шлепер! И швицер как за коня в пальте! По бабам скачет как бешеный котяра, здесь и в других кабаках баб почти всех перепробовал, я слышал, как за то люди базарят. И если пошла Сонька, так за один раз. Так, фуфло. С Сонькой теперь другое… К нам она ни в жисть не вернется. Зачем мы ей?
— Как это? — Таня насторожилась.
— А вот и за так! Хахаль у нее — богач! Соньку нашу взял на содержание. Теперь она на резинах ездит, как сыр за масло катается. В шелк одета. Да и молодой, говорят, красивый, не старпер какой болезненный, а фраер в самом соку! А ты говоришь: артист, артист! Холоймес этот твой артист, как за химины куры холоймес… Фуфло!
— Да ты что! И как это Сонька успела так быстро?
— А вот успела! Ты же знаешь — когда в одном месте за бабки горит, все за быстро делается! Так шо в шоколаде наша Сонька, да еще с мармеладом!
— Кто же он такой? — Тане действительно было любопытно, ведь совсем не такого рассказа ожидала она о судьбе Соньки Блюхер.
— Слухи разные ходят. В точности не знает никто. Но я кое-что кумекаю, — Туча заговорщически понизил голос, — и вот шо я тебе за это дело скажу. Хозяина она нового нашего окрутила.
— Какого такого хозяина? — не поняла Таня.
— А вот такого! Того самого, кому Тофик продал кабаре.
— Да кто он такой? Ты хоть раз его видел?
— Видел. И ты скоро увидишь. Он сегодня сюда придет.
— Вот любопытно! И это он взял на содержание Соньку Блюхер?
— Я так кумекаю, шо он.
— Так Сонька же поганая… — Таня не особо верила в слова Тучи, но за свою бурную жизнь видела и не такое.
— Может, и поганая. Да не для него. Вон он стоит. Явился, только вспомнили. Глядь — в дверях.
Таня обернулась. Привстала с места, затем тяжело осела на стул. Все в душе ее помертвело, и на какое-то мгновение ей показалось, что она потеряет сознание. Но этого не произошло.
В дверях стоял… Володя Сосновский. Новым владельцем кабаре был Володя Сосновский, и он смотрел на нее.
Глава 10
Двор на Косвенной улице — прибежище Золотого Зуба. Встреча Володи и Тани
Двор на Косвенной улице был самым обычным двором на Молдаванке. Вместе с улицей он находился как бы под уклоном — предпоследний дом по улице, спускающейся к Балковской яме, был скошен вместе с лепившимися друг к другу двухэтажными хибарами из ракушняка.
Двухэтажными были только фасадные флигели, стоящие с улицы. Бывший владелец домов во дворе давно сбежал от разорения куда-то в Бессарабию. Но до того, как дела его, как и дом, пошли под откос, он очень старался соблюдать полную видимость внешних приличий. Он хотел придать хаотичным, скошенным курятникам видимость приличного доходного дома. А потому, не скупясь, побелил и отштукатурил фасад.
Но стоило зайти внутрь, собственно, в сам двор на Косвенной улице, как внешние приличия слетали, как листья осенью. Двор представлял собой хаотичную застройку из покосившихся, разломанных хибар, слепленных на скорую руку из глины, досок и осколков ракушняка.
Вместо настоящих стекол во многих окнах была вставлена фанера, крышу часто утепляли с помощью старых газет, а по двору невозможно было пройти, не зная проходов, в которых мог ориентироваться только местный житель, с Молдаванки. И в этом муравейнике (вернее клоповнике) продолжали жить люди, да еще и платить за это арендную плату, считая, что им повезло — жилье ведь с комфортом. И действительно — по сравнению с остальными домами Молдаванки и расположенной поблизости Бугаевки двор по Косвенной был еще хоть куда.
Как и во всех одесских дворах, находящихся недалеко от центра, здесь был вход в катакомбы, которые местные жители изрыли на подземные хранилища-мины, держа в них нехитрые припасы и вино. Владелец доходного двора на Косвенной вознамерился устроить обширный погреб, а потому влез в ход и так принялся рыться в катакомбах, что последствия не заставили себя долго ждать. Строительство погреба, затеянное владельцем, было как выстрел из пушки по сравнению с детским лепетом самовольных подкопов жильцов-бедняков. И пушка действительно бабахнула.
Произошел мощный обвал, который не только завалил самодельный погреб, но и снес несколько дворовых хибар. К счастью, это произошло днем, и обитатели хибар были на работе на фабрике, поэтому никто не пострадал.
Когда стало ясно, что восстановить катакомбы невозможно, владелец двора заколотил злополучный ход досками и запретил всем жильцам рыться под землей. На месте хибар построил новые, еще более тесные, в которые заселил еще больше жильцов. А заколоченный досками вход в катакомбы остался как бельмо на глазу у всех обитателей двора.
Поначалу только местные дети пытались заглядывать под доски и что-то различать в темноте. Затем и детям наскучило это занятие. И больше никто не обращал внимания на доски, вбитые в проходе между двумя хибарами в глубине двора. И даже когда владелец двора разорился и тайком бежал от долгов, а у хибар появился новый владелец, жители не вспомнили про злополучные доски. До катакомб им не было никакого дела, они давно привыкли жить над подземным городом и мириться с его существованием. Для одесситов катакомбы никогда не являлись диковинкой, как для жителей других городов.
Владельцы двора на Косвенной менялись один за другим. Каждый устанавливал свои порядки и расширял территорию хибар. Местные успели уже запутаться в этом хаосе. Так продолжалось долго. До тех пор, пока территорию почти всей Косвенной улицы не выкупил король Молдаванки по имени Зуб.
Вначале это был мелкий аферист непонятного происхождения. Воспитали его цыгане, но он не был цыганским ребенком. Чумазый беспризорник со светлыми волосами вырос в двухметрового блондина с голубыми глазами, и было ясно — ребенок то ли подкинут цыганам, то ли ими украден. Но, несмотря на внешние различия с ромским племенем, в цыганском таборе Зуб уживался очень хорошо.
Он с детства был участником всех самых отчаянных драк, и где-то лет в 14 в такой вот жуткой драке лишился двух передних зубов, отчего на долгие годы приобрел странное выражение лица и бешеную злобу в душе. Из-за этого изъяна он получил кличку Зуб, и так его и называли все последующие годы. Прозвище прилипло настолько, что скоро все забыли, как его настоящее имя. Отныне и навсегда он стал Зубом.
