— Убийства — правда, — елейным голосом заметил Ржевский-Раевский. — Статья написана правильно… Со всеми подробностями.
— Откуда вам про это знать? — раздраженно отозвался Гришин-Алмазов. — Вас и в городе тогда не было!
— Ну почему, во время последнего убийства был, — так же елейно продолжал Ржевский-Раевский, но в этом сладком тоне содержалась огромная доля ехидства. — Я, кстати, провел кое-какое расследование. Но до конца мне не дали его довести. Надеюсь, после статьи я смогу его закончить? Ведь эти убийства серийные, и они действительно волнуют город.
— Кто он такой, этот Трацом? — продолжал хмуриться Гришин-Алмазов. — Откуда он вылез?
— Был очень известным репортером в свое время, — отозвался Владимир Орлов, — написал роман из криминальной жизни. Его издали в Петербурге, но он не принес ему особого успеха. Получил наследство, купил кабаре «Ко всем чертям!». И вот теперь, судя по всему, решил вернуться к журналистике.
— Как его имя? Что за дурацкий псевдоним: Трацом? — поморщился губернатор.
— Владимир Сосновский, — доложил Орлов.
— Князь Владимир Сосновский? — Брови Гришина-Алмазова взлетели вверх.
— Именно так, князь Владимир Сосновский. Его родители скончались в Москве, так же, как и старший брат. Так что он теперь единственный носитель титула.
— Какое невероятное, жуткое время! — поморщился губернатор. — Настоящий князь пишет романы и занимается такой ерундой, да еще под дурацким псевдонимом. Какое ему дело до этих убийств!
— Не могу знать! — отозвался Орлов. — Похоже, взыграла репортерская жилка.
— Жилка! — закипел Гришин-Алмазов. — Вы хоть понимаете, как это сейчас некстати? Город кипит и без того! Как вы допустили все это? Почему не заткнули ему рот?
— Единственный способ заткнуть ему рот, как вы изволили заметить, — ехидно отозвался Ржевский-Раевский, — это возобновить расследование всех этих убийств, которое по причине смены власти было приостановлено. В ваших возможностях теперь показать, что в городе есть стабильность и власть — вы найдете убийцу, и писанина таких, как этот Трацом, позорно закончится.
— Я думаю вот как, — мрачно сказал Гришин-Алмазов: — Возобновление расследования убийств может произойти только в том случае, если непосредственно будет связано с бандитской угрозой. К примеру, если вы докажете, что за этими жуткими убийствами стоит банда Мишки Японца.
— Вы серьезно? — Выражение лица Ржевского-Раевского нельзя было описать, но было понятно, что он понял: губернатор не шутит.
— Именно! Так мы убьем сразу двух зайцев. К примеру, докажем, что артисток задушил Японец — за то, что они не угодили ему каким-то там образом. Город будет возмущен. И так мы подорвем авторитет Японца.
— Но банда Мишки Япончика вряд ли имеет отношение к… — начал Ржевский-Раевский, но Гришин-Алмазов его тут же перебил, — любил он при случае показать свою власть:
— А вы сделайте так, чтобы он имел отношение к этим убийствам! Тогда статья этого сумасшедшего князя сыграет нам на руку, и мы обойдемся без возмущения в городе. Японец обязательно должен быть причастен. Так мне думается.
Из раскрытого окна донеслись крики уличных мальчишек, которые уже вынесли газеты на улицы города. Эта стайка на какое-то время застыла перед воротами резиденции губернатора, рассматривая роскошный автомобиль Гришина-Алмазова, стоящий на улице. Его охранял одинокий казачий есаул, лениво отмахивающийся от мальчишек.
Вдоволь наглазевшись на машину губернатора, пацаны разбежались по улицам, вопя: «Убийства артисток! Убийства артисток расследует знаменитый Трацом! Трацом возвращается! Убиты три артистки! Зверские убийства!»
Прохожие останавливались, покупали у мальчишек газеты. Губернатор недовольно поморщился:
— Вот, пожалуйста… Началось! Скоро об этом будет говорить вся Одесса!
Полыхающий красками рассвет давно превратился в новый день, неторопливо встающий над морем.
В кабинете ресторана «Монте-Карло» на Торговой Гарик радостно потирал руки, бегая по широкой комнате взад и вперед, в то время, как Японец, вальяжно развалившись в кресле, курил сигару и спокойно наблюдал за его метаниями.
— Вже! — Гарик радостно потер руки и тут же перебежал к противоположной стене. — Вже, черт, не отвертится! Вже, притянули за хвост!
— Ну, шо за хвост притянули, за то понятно, — поморщился Японец, — только вот вопрос: за как сказал?
— Малой мой. Наш, из молдаванских. Сказал — надежно пришпандорили. Вже.
— Да шо ты скачешь, как трипер на заднице! — не вытерпел Японец, которого стало раздражать метание Гарика. — Сядь и за дело сиди! А то за два слова повязать не можешь, за то дергаешься, как вобла на мамашиной сковородке! Это за чья такая была шустрая идея — за дело мальца послать?
— Моя, — Гарик остановился, с удивлением глядя на Японца. — Ты сам сказал: бомбу незаметно подложить. А кто подложит, как не за них? Мальчишки шустрые, уличные, за газетами, гомон, свист… Автомобиль обложили — мама, наше вам здрасьте! Он, за кстати, в здании был. До рассвета фараонами обложился.
— Так, — с расстановкой произнес Японец. — А вот с этого момента поподробнее. О чем базарили с Гришиным-Алмазовым фараоны, да еще в такой час?
— А вот, — Гарик положил перед Японцем газету, — за такие дела.
— «Убийства артисток… Возвращается Трацом»… — вслух прочитал Японец. — Ты, кажется, водил шуры-муры с одной из них?
— Водил, — Гарик поморщился, — с балериной. Да только я задолго до этого ее послал. Тошнотворная, шо твоя касторка. Всю печень выела.
— Послал до того, как… — уточнил Японец.
— Ну да, месяца за два до того. Она, кстати, нового хахаля себе быстро нашла. Артистки — они такие…
— Значит, не ты ее пришил?
— Ты чего? — перепугался Гарик. — Ты совсем за чего? Шо за так? На кой мне бабу-то мочить? Тоже удумаешь! Хрен знает, кто ее пришил. Кому-то насолила побольше с мое.
— А, ладно, — Японец устало махнул рукой. — Ты за бомбу-то говори! Подложили мальчишки бомбу?
— Еще как подложили! — усмехнулся Гарик. — Видеть за то было надо! Там есаул стоял, грозный, с нагайкой, так не за в зуб ногой! Будет шухер, вот щас чувствую!
— Чувствует он! — довольно усмехнулся Японец. — Будем посмотреть. Кто, говоришь, у Гришина-Алмазова был?
— А я не говорил! Этот, новый, шустрый, которого выписали, с двойной фамилией, по-русски нормально и не выговоришь. Еще этот смазанный, будто морду ему тряпкой стерли, неприметный такой, начальник его контрразведки. Да сам Гришин-Алмазов.
— Маловато будет, — сказал Японец, — или он не боится убийцу артисток?
— А шо ему за то? Ему те артистки как чирей на заднице! Он не хочет, шоб за город болтали. Только за это соли ему на хвост насыпал Трацом. А так артистки ему до фени. Это так, трепыхания.
