– А чем вы занимаетесь, можно полюбопытствовать? – В его глазах читался явный интерес.
– Ничем особенным, – Таня снова улыбнулась. – После смерти родителей и бабушки мне досталось небольшое наследство. На него и живу после окончания гимназии.
– Неужели вы живете совершенно одна? – искренне удивился адвокат.
– С горничной. И, конечно, у меня много друзей. То есть гимназических подруг. Но я хотела бы заняться чем-то еще. Может, научиться машинописи… Или стать артисткой. Сейчас столько возможностей.
– Вы правы. Старый мир прогнил и должен исчезнуть, как исчезает гнойный нарыв. И то, что останется на месте этого нарыва, будет неизмеримо лучше. Даже если в первое время останется виден шрам. – Несмотря на какую-то «плакатность» высказывания, Таня почувствовала, что адвокат говорит искренне.
Принесли заказ. Шоколад оказался восхитительным, а безе – по-настоящему воздушным. Таня не смогла сдержать вздоха восторга:
– Это восхитительно! Я никогда не ела ничего подобного!
Адвокат улыбнулся, ласково глядя на нее. И внезапно Таня почувствовала горячий, обжигающий прилив счастья. Ей уже давно не было так хорошо! Просто сидеть в кафе с очаровательным молодым человеком, который угощает ее пирожными, – что могло быть лучше?
Они просидели в кафе долго – часа два, не меньше, больше не говоря о серьезных материях, а как-то легко, по-доброму болтая о разных пустяках. Адвокат показал себя интересным, остроумным собеседником. Он был образован, начитан, мыслил без шаблонов, нестандартно, отличался редкой наблюдательностью и точностью необычных суждений. Беседовать с ним было одно удовольствие, и Таня наслаждалась этим. Ей давно уже не приходилось говорить с таким интересным человеком. Два часа пролетели, как десять минут.
Адвокат довел ее до Дворянской и галантно поцеловал руку.
– Вы позволите пригласить вас на ужин? Я знаю неплохой греческий ресторан, – предложил он.
– С удовольствием, – улыбнулась Таня.
– Тогда в пятницу в восемь вечера я заеду за вами. Мы обязательно должны повторить наш замечательный разговор! – Было видно, что адвоката распирают чувства.
На второй этаж к своей квартире Таня летела как на крыльях! И только оказавшись внутри, в своей комнате, она вдруг вспомнила, что ей надо быть сейчас не у себя дома, а в подвале кабачка на Садовой и что она не очаровательная молодая девушка, которая ждет свидания, а главарь банды. И что вместо воздушного безе в ее мире угощаются водкой. А вместо свиданий в нем револьвер и налет…
Пробуждение от счастливого сна было таким жестоким, что Таня едва не заплакала. Разом испарилось, улетучилось ощущение радости. И, буквально разбитая о камни мостовой, изничтоженная реальной жизнью, Таня поплелась на Садовую, приказав и без того осторожной Лизе никому не открывать дверь.
В комнате было накурено и воняло сивухой. К счастью для себя, Таня запретила повару добавлять в блюда жареный лук. Если б к этой смеси добавился еще и лук, ее вполне могло бы стошнить прямо на стол в этой комнате… Впрочем, бандитов это зрелище не шокировало бы.
В общем, было так, как и предполагала Таня. Подкова оказался в конюшне и теперь докладывал все подробности из первых уст.
Из его рассказа выходило, что Снегирь пытался ограбить кого-то из циркачей, и за это его убили. А части тела спрятали в бадьи, которые всегда стояли во дворе. Когда вызвали народную милицию и тело вынесли со двора, кто-то из ошивающихся поблизости воришек опознал Снегиря, который был весьма известен.
– Это могут быть люди Туза? – в лоб спросила Таня, адресуя свой вопрос Шмаровозу и Хрящу, которые дольше всех были в банде.
– Вряд ли, – пожал плечами Шмаровоз. – Никто не слышал за то, чтоб короли убивали таким образом. Слободка, конечно, не Молдаванка, но и на ней живет не зверье.
– Нет, – сказал Хрящ, – люди до сих пор думают за то, что Туз убил Корня. Но мы-то знаем, что нет. И за Снегиря знаем, что нет. Туз – просто старый шлепер, он давно уже выдохся из королей. Он никогда не станет так убивать. Тем более щипача Снегиря, который был и вашим и нашим, и за это знал весь остальной мир.
– Тогда дьяволица… Никифорова… – Таня словно выплюнула ненавистное имя.
– А этой зачем? – Шмаровоз удивленно снова пожал плечами. – Она красная, приехала в город бунт делать. По этому поводу корешится с Японцем. Думает, шо он шлепер. А Японец – король. Вот Корня замочить – другое дело. Это сделать гембель, стравить две банды и начать грандиозный шухер. А Снегиря зачем убивать? Снегирь – не король, так, шестерка. Кому нужна его смерть? Зачем Никифоровой так марать свои руки?
– Они у нее и так по локоть в крови! – с ненавистью воскликнула Таня.
– У нее руки не в крови, а в идейных соображениях! – хмыкнул Шмаровоз. – А это две большие разницы.
– А если так было… – Подкова кашлянул, пытаясь привлечь к себе внимание. – Если Снегирь увидел чего?
– В каком смысле увидел? О чем ты? – Таня повернулась к Подкове – ей показалось, что он сказал что-то важное.
– Ну… залез ограбить и вдруг увидел чего плохое… Или шухер какой… Или любовную парочку застукал, а она замужняя… Или услышал чего… Ну, короче, подсмотрел или послушал за то, что кому-то круче ушей важно, за жизнь больше. Его застукали, убили, а так как времени мало было – и бросили в кадки с этим дерьмом.
– И кровь должна быть… – добавил Хрящ. – Вон, если курицу режешь, и то столько крови… А человека?
– Подкова, во дворе была кровь? – спросила Таня.
– Ни капочки! Я специально все обошел. Двор они помыли, что ли? И кадки стояли чистые. Только страсть какие вонючие…
– Значит, его убили или в помещении цирка, или в одном из фургонов, что стоят во дворе. Там должны быть следы крови… – задумалась Таня, – и ночью же тело перетащили в кадку, чтоб незаметно было. Циркачи бы отреагировали, если б ночью по двору шлялся чужой. Они бы подняли тревогу. Значит, это сделал кто-то из своих.
– Говорил я этому дураку – не лезь, нарвешься! – Хрящ с отчаянием стукнул кулаком по столу. – Говорил: прыткость свою не выкишивай, борзо так не гарцуй где попало, люди за то не любят, шоб к ним так близко лезли, как за душу… Ничего не слышал, гаденыш. И вот, наше вам здрасьте! Зарезали за милую душу! Да как зарезали, как собаку какую… Ты, Алмазная, как хочешь, а я этого гада найду.
– Вместе найдем. Никто моих людей резать не будет, – решительно сказала Таня. – Снегирь был моим, хоть и дурак. А я до последнего буду защищать своих. Иначе не будет. Тем более цирк мне этот давно поперек горла. Разберемся.
Шмаровоз бросил на нее довольный взгляд. Алмазная становилась такой, какой ее хотели здесь видеть. Той, кто защищает своих людей.
Говорили долго, разошлись ночью, но так и не пришли к единому мнению о том, кто убил Снегиря и надо ли было так страшно убивать жалкого, но наглого вора. И этот его жуткий конец словно примирил всех со Снегирем, которого, правду сказать, не очень любили при жизни, но теперь искренне, горячо хотели отомстить за его смерть.
