Поздней ночью в одной из квартир Каретного переулка горел свет. Володя Сосновский, он же одесский репортер Трацом, он же в собственных мечтах Моцарт от литературы, склонился за письменным столом. Вот уже в пятый раз он начинал одну и ту же главу и каждый раз, скомкав очередной листок бумаги, швырял его под стол. Начало не приходило. Начало главы катастрофически не приходило! И очень скоро весь пол в комнате оказался усеян «белыми снежками» – скомканными шариками исчерканной белой бумаги.
Дело в том, что вот уже третий месяц Володя писал криминальный роман – детектив из одесской жизни, который, даже в самых скромных его мечтах, должен был поставить имя Сосновского в один ряд с именами самых известных и выдающихся писателей всех времен и народов – например с Достоевским и Пушкиным.
Однако работа двигалась тяжело. Сюжет не складывался, и в панике от не приходящих слов Володя сбивался на пересказ уже известных ему, когда-то прочитанных литературных сюжетов, отчего получалось совсем скверно, нужно было рвать написанное, и он рвал и начинал снова.
Сам того не понимая, Володя оказался между двух огней. В нем фантастические, ну просто грандиозные замыслы, с такой мощью вылелеянные в душе, сталкивались со слогом провинциального одесского репортера, который только-только начал вырабатывать свой стиль да вдобавок к этому не желал слушать ничьих советов.
Сосновский ничего не знал о долгих годах неудач, о работе над собственным стилем и прохождении настоящей писательской школы. Считая себя гением от природы, он был твердо уверен, что учиться ему не нужно, гениально писать он и так может. А если бы он пожелал учиться, то услышал бы нелицеприятную истину о том, что за гениальными произведениями литературы стоят годы труда, когда необходимо учиться не только исправлять стилистические ошибки, но и вырабатывать свой стиль, что стоит немалых сил.
Но Володя был твердо уверен, что секрет писательского успеха заключается в том, чтобы никогда не слушать чужих советов. А потому он продолжал корпеть над своим первым романом, в тяжких муках упрямства кропая строку за строкой.
Работа усугублялась и тем, что в эту ночь перед его глазами почему-то все время стояло лицо Тани. Он беспрестанно видел его, и это мучительное наваждение выбивало из его творческого воображения даже те слова, которые осмеливались к нему приходить. Володя успел убедить себя в том, что давно разлюбил Таню. Да, в общем, никогда и не любил.
Но если это было действительно так, то почему мучительно ныло его сердце и перед глазами все время продолжало стоять ее лицо?
Грохот кулака во входную дверь прервал творческие потуги, и с предательской радостью, что имеет полный законный повод оторваться от романа, Володя поспешил к двери.
– На Молдаванке разгром! Горят железнодорожные мастерские и склады! А еще там бандюков бьют! – Его сосед по лестничной клетке, дюжий детина, владеющий кузницей как раз в районе Молдаванки, с воодушевлением потирал руки в восторге от того, что может оказаться в центре событий. – Мы сейчас едем туда! Говорят, страсть шо творится! Всех бандюков перебили! Давай подвезу!
Газетный репортер взял верх над писателем. Володя задул керосиновую лампу, закрыл квартиру на ключ и помчался в ночь за соседом-кузнецом. Его старая бричка уже была полна дюжих зевак, желающих посреди ночи ехать глядеть на погром.
Володя кое-как втиснулся внутрь брички и попытался выяснить подробности:
– А что стряслось-то? Кто бьет?
– А шут его знает! Бандюки меж собой воюют! Мочат друг друга, как пить дать! А мы на пожар поглядим!
Это было развлечение, и зрители заходились от восторга. Так театралы с удовольствием предвкушают просмотр хорошего спектакля. Острая игла тревоги кольнула Володю в самое сердце – он подумал о Тане, ведь она имела самое прямое отношение к бандюкам с Молдаванки. А что, если она попала под этот погром?
Было около четырех утра, когда бричка наконец-то приехала на Балковскую, к железнодорожным мастерским и складам. Молдаванка не спала. Казалось, все жители района высыпали из своих домов поглазеть на происшедший погром. Страшный пожар догорал. Во всех местах Молдаванки уже начали подсчитывать трупы.
К удивлению Володи, на месте события было уже полным-полно газетных репортеров, они слетелись сюда, как мухи на мед. Сосновский разглядел журналистов из «Одесских новостей», «Южной Пальмиры», «Одесской почты», «Телеграфа новостей» и прочих, не таких известных изданий. К счастью, из «Одесского листка» он был один. К Володе тут же подошел его коллега из «Одесских новостей», пожилой репортер криминальной хроники, и сразу поделился последней информацией:
– Видал, шо Акула Японцу учинил? Будет теперь за тот еще геволт!
– А среди трупов женщины есть? – запинаясь, спросил Володя.
– Шутишь? Шоб я так жил, как там нет женщин! Калину-то в публичном доме с девицами покрошили. Так шо девиц там – та еще картина маслом!
Володя вздохнул с облегчением. Это были не те девицы. Если бы пострадала Таня, об этом стало бы известно сразу. Тут с опозданием он среагировал на слова своего коллеги:
– Подожди, почему именно Акула? Кто сказал?
– За Акулу люди видели. Он был, и еще Леший, который заместо Туза сейчас правит. Да и покрошили всю Молдаванку в мелкий порошок. Они же и пожар устроили, шоб все за пожар отвлеклись. А они, между тем, устроили такую беременную голову, шо все химины куры со смеху передохнут!
– А вы слышали за последнюю новость? – К ним подошел щуплый юркий известный репортер с псевдонимом Странник, который всегда первым появлялся на месте события и писал во множество разных газет. – Оружие, которым их покрошили, – с фронта!
– С какого фронта? – не понял Володя.
– Да говорят, из тех партий, шо должны были отправить на фронт. Какое-то особое.
– Да брехня все это! Шо ты брешешь, как собака за сено? – воскликнул репортер из «Одесских новостей». – Нет там никакого фронтового оружия, тем более из новых партий! Бандюки своровали оружие, где шо плохо лежит, да дезертиры добавили. Такое только!
– Я брешу? Да мне из народной милиции сказали! Они брешут?
– Ще як брешут! Собаки, чистое слово! Брешут, шоб за себя всех отвязать, до чего они бандюков развели, которые не боятся ни Бога, ни черта!
Перепалка могла длиться еще долго, но тут появился еще один репортер, который крикнул, что сейчас из кабачка возле Староконки будут выносить трупы Яшки Чалого и его людей, и все репортеры поспешили туда.
Рассвело. Отряд милиции окружил кабачок с выбитыми окнами и развороченной дверью. В воздухе стоял тошнотворный запах паленого мяса и свежей крови. Трупов было так много, что солдаты, которых пригнали на подмогу народной милиции, не успевали их выносить.
– Здесь то оружие было, – шепнул Странник Володе, с интересом, не отворачиваясь, глядя на страшное зрелище, – Яшку Чалого им постреляли и его людей. Новая какая-то партия, экспериментальная. Со складов уперли. Наверняка, чтобы бандюков вооружить. Зачем еще?
