— С Трояновым?
— Он, словно заправский ювелир, через специальный монокль изучал каждый камень, а по сути тянул время. Я, кстати, показал ювелиру вон те пачки, — указал Стас на сейф, — чтобы дед не сомневался в моих способностях оплатить наличкой. Ювелир пригласил нас в комнату… в кабинет, я так полагаю. Когда Троян пересмотрел предложенную ювелирку, быстро грохнул их из пистолета с глушителем — эффект неожиданности! У нас договоренность была: Троян забирает все, что найдет в салоне, мне отдает только серьги, я же не жадный. Хороший куш он взял, но мое дело следовало довести до конца.
— Галину вы убили…
— Потому что достала. Учительница хренова, прикрывала тебя, учила своим премудростям подлой гиены.
— И нас хотели с Ксюшей убить?
— Не загадывали. Как пошло бы… но вы не приехали вовремя.
У Майи мороз пробежал по спине, стоило представить, как подельник ее мужа стреляет в нее на его глазах. Какое было бы лицо Стаса? Он тоже хохотал бы, видя жену на полу умирающей? Надо в природе иметь некий ген жестокости, чтобы так спокойно расправляться с людьми, которых ненавидишь. Да и у ненависти есть границы. Нет, это помешательство.
— А Ляля? — напомнила ему Майя.
— Эту дуру мне иногда жалко…
В тот день Ляля сидела в машине на тихой улочке одного из центральных районов города и заливисто хохотала, держа в руках бокал с шампанским. Игристое вино ударило в голову, приятно разлилось по жилам, взбудоражив застоявшуюся кровь. Она молода, жаждет жить полноценно, красиво, с интересом, а не бездарно прозябать, на прозябание ее обрек Борька.
Всем немножко приврала Ляля, но это — чтобы не выглядеть дурой, она уже осознала свои ошибки, поняла свою глупость. А почему женщина должна быть умной, зачем, к чему? Мужчины ценят женщин не за ум, у слабого пола есть другие преимущества. В тот день Ляля старалась понравиться этому остроумному мужчине, который назвался простым именем — Игорем. Может, соврал, может — нет, собственно, это не важно. Главное, Ляля чувствовала себя на коне, без него не было бы упоительного удовлетворения от совместного союза.
Она не виделась с Игорем с первого свидания, когда он рассказал свою историю и предложил создать партию против двух негодяев — Борьки и Смолиной, из-за которой он бросил жену и детей. Майя бросила его, спутавшись с мужем Ляли, хотя сама замужем. Не гадюка, а?
Потом они виделись редко, но это уже детали. Если бы не та первая встреча, а только разговоры по телефону, Ляля не согласилась бы на забавную авантюру, не посмеялась бы тогда, когда глаза переполнялись слезами, а сердце — обидой и болью. Все остальное — выдумка для дурака Борьки и его тупой свиты, в конце концов, Ляле ближе собственные интересы. Маму тоже она ввела в заблуждение, но частично. Чего греха таить, Борька сумел напугать последствиями — это единственная грозовая туча, омрачившая шутку. И Ляля задумалась: а вдруг правда засудят?
Игорь развеял опасения, дал пачечку из тысячных купюр, извинился, что мало, но для нее это целое состояние! Поговорили насчет ювелира, Игорь начисто отрицал причастность к его смерти, оскорбился — как она могла такое придумать! Его действия — забавы ради, в забавы не входит смерть кого бы то ни было! Пачка купюр грела не только карман, израненную мужем душу тоже, ради еще одной пачки Ляля готова помогать и помогать Игорю — так и сказала.
Он сначала подвел итог. Итак, каков результат? Смолина опозорена на весь город, ее мужу доложили о проделках жены, значит, в семье будет землетрясение. Игорь и Ляля удовлетворены. Потом огорчил: забавы пора заканчивать, это заразные игры. А вот видеться им никто не помешает, можно познакомиться поближе, у них же много общего. Почему нет?
Игорь достал бутылку шампанского и бокалы (а не плебейские пластиковые стаканы) и предложил обмыть новый этап их отношений. Они сидели в машине, болтали, пили. Потом поехали и купили еще бутылку, закуски, приехали на берег реки. Ляле было хорошо, но клонило в сон, она с трудом боролась с собой, попросила отвезти ее к маме, ведь уже стемнело. Игорь предложил проветриться, а то как мама воспримет пьяную дочь? А сын?
Он вышел из машины, открыл с ее стороны дверцу, а подхватил Лялю незнакомый человек. Только она уже ничего не могла сделать, да и не понимала, что происходит. Вряд ли Ляля чувствовала, что ее бросили в воду…
— Мы не собирались избавляться от нее, — сказал Стас, — но когда вы стали идти по нашим стопам, пришлось. Она же видела меня, ведь вербовал ее я. С другой стороны, когда вспоминаю, какая она редкостная дура, перестаю жалеть Лялю. Такие люди лишние на земле, никчемные, избавление от них только всем на пользу.
Ничего себе — философия, Майя непроизвольно рот открыла и пока не могла слова вымолвить. А раскаяние! По одной причине: все нужно делать вовремя, как сказала Галина. Вовремя — магические слова, потому что отрезок со смертями был бы другим. Именно в данную минуту раскаяние просто мучило, точило, а ведь с ним придется жить и дальше.
— А Снежана? — вспомнила Майя. — Она тоже в вашей группе?
— Она не в курсе. Троян с ней спал иногда, ей нравилось. Случалось, она выполняла его мелкие поручения…
— Жучки мне подбрасывала?
— Нет, это дело Троян никому не доверял. Снежана ему стучала, когда ты уходила на эфир, тогда он приходил лизаться с ней. Заодно твои сумочки обрабатывал, когда она не видела.
У Стаса даже сленг появился какой-то маргинальный, низменный, включая интонации. Видимо, когда человек опускает морально-нравственную планку, с ним происходят метаморфозы в сторону ухудшения внешности, слога, поведения. Кстати, а до какой степени падения дошел Стас? Ее действительно интересовало:
— Ну и тайну открой: избил тебя кто? Неужели инсценировка?
— С ума сошла? — фыркнул он. — Чтоб я согласился на увечья? Это Аркашка Трухан, он, гнида. Ничего, я с ним поквитаюсь, верну синяки и сломанные ребра.
Внезапно Стас повернул к ней голову, в его глазах сверкнул адский огонь, до Майи вдруг дошло: если раньше грязную работу выполнял Троянов, то теперь Станислав вполне созрел, чтобы, к примеру, задушить жену. Вот оно падение, деградация без границ. Но ей тоже есть что ему сказать:
— Я понимаю, что плохо поступила. Мне нужно было, как только я поняла, что люблю другого, расстаться с тобой. Как-нибудь пережила бы драку за сыновей, я этого не сделала, тебя жалела и детей. Только сейчас понимаю, почему я пошла на связь с Борисом.
Стас поднялся, подошел к окну, приоткрыл фрамугу и глубоко вдохнул свежего воздуха, как будто он здесь, в своем доме, задыхался. Вряд ли ему интересно, что там себе надумала бывшая жена, но он все же спросил равнодушно:
— Да? И почему же?
— В тебе живет зверь давно, он просто прятался от меня, но я его чувствовала, угадывала, иногда пугалась. И вот при благоприятных условиях твой зверь стал полностью тобой, ты уже не человек, а что-то другое, инфернальное. У Бориса нет ничего того, что есть в тебе, поэтому мне с ним тепло, хорошо.
