– Все хорошо, милый, – сказала мать, обувшая синие сандалии на ремешках и надевшая белый кардиган с серебристыми пуговицами. – Я ухожу.
От нее пахло так, как никогда раньше. Сначала Дин подумал, что это духи, но потом осознал, что это нечто иное: энергия, предвкушение, нервозность.
– Ты в порядке? – спросил он, повернувшись на стуле.
– Ну, разумеется, – беспечно ответила мать.
– А этот мужик… он нормальный, да?
– Он хороший, Дин. Честно.
– И вы будете в обществе?
– Да. Это всего лишь второе свидание. Ладно тебе. – Она рассмеялась и пожала его плечо. – За кого ты меня принимаешь? А с тобой все будет в порядке?
Дин повернулся и посмотрел на монитор.
– Да, – сказал он. – Да, все в порядке.
Она нежно улыбнулась:
– Ох, Дин…
Дин посмотрел на мать и с тревогой заметил, что она близка к слезам.
– Я никогда не думала об этом. Не думала, что это произведет на тебя такое впечатление… Мне стыдно.
– Почему?
– Из-за этого. – Она показала на письмо, оставшееся на экране. – Из-за того, что тебе пришлось пережить все это. Должно быть, ты напуган, и в этом виновата я.
Дин с любовью посмотрел на мать.
– Что ты такое говоришь? – Он рассмеялся.
– Я хочу сказать, что двадцать два года назад я приняла очень эгоистичное решение, – со вздохом сказала она. – И теперь тебе приходится платить за это.
Дин снова рассмеялся.
– Честно, мама, это же замечательно.
Она внимательно посмотрела на него.
– В самом деле? – спросила она. – В самом деле замечательно? Потому что, сказать по правде, Дин, я часто чувствую себя виноватой.
Дин заморгал и с шумом выдохнул воздух.
– Правда. Я дала тебе жизнь, и это до сих пор не принесло тебе ничего хорошего. Иногда я просто думаю, что я сотворила… Думаю, что могла побольше заниматься тобой, давать тебе больше возможностей, и тогда, быть может… Ох, я не знаю… Просто мне кажется, что я все сделала неправильно.
Дин вздохнул и взял мать за руки. Они были мягкими и влажными.
– Мама, – сказал он. – Я люблю тебя, понимаешь? Я люблю тебя и рад тому, что ты сделала. Мне нравится быть живым. А это… – он указал на экран, – это тоже хорошо. Это будет великолепно. Это же часть жизни, верно? Той жизни, которую ты мне подарила.
Мать благодарно улыбнулась и сжала его руки.
– Твое рождение было лучшим, что случилось со мной в жизни, – сказала она. – Правда-правда. И я горжусь тобой.
Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Потом выпрямилась и смерила его любящим взглядом.
– Я рада, что ты вернулся, – сказала мать. – Мне не нравилось, что ты жил там сам по себе. Одинокий, со всеми воспоминаниями. Оставайся здесь, сколько понадобится, ладно?
Она снова наклонилась, чтобы обнять сына, и он обнял ее в ответ. Свою чудесную маму. Лучшую женщину на свете. Он смотрел, как она уходит: ее широкие бедра проступали под натянутой тканью платья, массивные лодыжки плохо сочетались с изящными туфлями. Она направлялась на второе свидание с мужчиной по имени Алан. Сердце неожиданно заныло от нежности к ней, и Дин тихонько улыбнулся. Он подождал, пока закроется парадная дверь, а потом вышел в сад через заднюю дверь и достал сигарету. Он курил медленно, глубоко затягиваясь и выдыхая струйки дыма. Он представлял, как они пересекают лондонское небо с юга на север, словно предложение трубки мира, проходят через высокие окна высокого дома и проникают в личные покои дамы по имени Лидия Пайк.
Мэгги
Мэгги пригласила свою подругу Дженни на ужин. Приглашение было сделано по трем причинам: во-первых, она хотела сделать педикюр, во-вторых, потому что ее полуторагодовалая внучка Матильда оставалась на ночь у бабушки, а поскольку Мэгги самостоятельно родила и вырастила двоих детей, она по-прежнему ощущала себя немного скованно, когда оставалась наедине с ребенком, которого произвела на свет не собственными силами. А в-третьих, что самое главное, ей нужна была помощь подруги, чтобы зарегистрировать Дэниэла на донорском сайте. Мэгги ненадолго зашла на этот сайт вчера вечером, когда вернулась из его квартиры, и быстро отключилась. Все выглядело ужасно запутанным, и Мэгги не знала, с чего нужно начать, чтобы сопоставить информацию из папки Дэниэла с информацией, необходимой для заполнения формуляра.
Было 19.30, и Дженни находилась наверху с Матильдой, предложив почитать ей сказку на ночь, пока Мэгги готовила ужин. Она слышала, как Матильда носится взад-вперед по коридору, визжа от восторга, и понимала, что Дженни попалась в старейшую ловушку из учебника: пытаясь сблизиться с ребенком, она заставляла девочку смеяться и втягивала ее в бесконечный цикл, который неизбежно заканчивался истерикой и слезами. Мэгги приподняла брови и улыбнулась. Приятно было слышать звуки жизни в своем доме. Она наслаждалась одиночеством, но случались моменты, когда она вспоминала, как чувствовала себя, когда ее дом был наполнен другими людьми.
Коронным блюдом был петух в вине, хотя Мэгги полагала, что в наши дни это звучало несколько старомодно; более уместно было бы говорить о курице, тушенной в винном соусе. Мэгги положила несколько зеленых листочков в белую миску (она избавилась от расписной посуды после того, как рассталась с мужем, и заменила ее вместительными белыми тарелками и чашками, какие подают в модных барах). Она открыла бутылочку французского соуса и нарезала толстую французскую булку, – «в деревенском стиле», как гласила сопроводительная надпись в «Waitrose»
[33], – на овальные ломтики. Мэгги развернула на кухонном столе яркую пятнистую скатерть и выставила белые тарелки с пятнистыми бумажными салфетками.
Она уже открыла бутылку вина. Это было одно из тех вин, которые Дэниэл рекомендовал ей много месяцев назад, – разумеется, французское, – и Мэгги полюбила его. Впрочем, это чувство относилось не столько к вину, сколько к воспоминанию о чудесном лунном вечере в бистро рядом с Олдборо, где подавали свежих морских черенков и критмум
[34], где мерцали красные свечи, а медленная и сладостная обратная прогулка до автостоянки сопровождалась криками чаек, круживших наверху в почти полной темноте.
Сегодня Мэгги провела в хосписе почти три часа. Дэниэл выглядел мечтательно-удивленным, и легкая улыбка не сходила с его лица большую часть ее визита. Мэгги нравилось думать, что это состояние было отчасти вдохновлено ее присутствием, успокаивающей размеренностью ее речи, но она понимала, что на самом деле это всего лишь следствие приема лекарств. Он не хотел говорить ни о чем серьезном, а Мэгги была не в настроении затрагивать тему реестра доноров. Медсестры были рады видеть его в таком состоянии. Они говорили, что оно вполне стабильно. Это наводило на мысль о мчащемся автомобиле, затормозившем в нескольких футах от обрыва и замершем на холостом ходу, пока водитель постукивает по рулевому колесу, прежде чем надавить на педаль газа. Она надеялась, что двигатель Дэниэла останется на холостом ходу достаточно долго, чтобы она смогла установить связь с хотя бы одним из его утраченных детей.
