– Тот, кто послал тебе анонимное письмо?
– Да, тот самый. Я не встречалась с ним до восемнадцати лет, потом он пришел на похороны отца. Но не стал задерживаться. Я видела, как он ушел. Так что да, я практически не имею представления о том, что случилось с моей матерью: то ли она сама прыгнула, то ли ее столкнули. Если она прыгнула, то я не знаю почему. Если ее столкнули, то это сделал мой отец. С годами я научилась не задавать особых вопросов по этому поводу. Я уже давно решила спрятать все это в маленькую коробку и забыть о ней.
Лидия соединила кончики пальцев и уставилась на них. Дин наблюдал за ней со своего конца дивана. Ему казалось, что она может заплакать, но она этого не сделала. Ее лицо казалось бесстрастной алебастровой маской.
Джульетта вошла в комнату с небольшим подносом, на котором стояли миска оливок, миска орехов кешью, миска чипсов и два бокала газированной минеральной воды. Джульетта покровительственно улыбнулась и расставила все это перед ними. Дин заметил, как Лидия неловко поежилась, наблюдая за ней.
– Спасибо, Джульетта, – сказала она необычно бодрым тоном, которым не пользовалась раньше.
Джульетта вышла из комнаты, и Дин повернулся к Лидии.
– Думаешь, это хорошая мысль? – спросил он.
– Какая?
– Насчет коробочки. Знаешь, спрятать и забыть?
Она пожала плечами и взяла несколько орешков.
– Понятия не имею, – сказала она. – Но не представляю, что еще я могла сделать. Я отдалилась от своей семьи. Мой отец умер. И даже если бы я знала, то какая разница? Ты меня понимаешь. Я бы по-прежнему осталась Лидией Пайк, осталась собой. Хотя, возможно, я бы знала, что мой отец был не просто жестоким и хладнокровным, нелюбящим старым козлом, но еще и проклятым убийцей.
– Интересно, если бы ты была там, когда это случилось, – задумчиво произнес Дин.
Она пожала плечами.
– Если бы я была там, то вычеркнула бы это из памяти. Абсолютно. Но, думаю, я могла быть там… Это я заключила из-за своей фобии.
– Какой фобии?
– Насчет краски. Понимаешь, я не выношу ее запах. Мама красила мою спальню, когда упала, когда ее столкнули или как там еще. Краска осталась у нее на руках. Наверное, я была там, потому что даже сейчас, если я чую свежую краску, начинаю сходить с ума. Мне хочется немедленно уйти. И вот почему…
– …ты изобрела твою специальную краску.
– Точно. Не для того, чтобы разбогатеть. Не для этого. – Она широким жестом обвела свой роскошный дом. – Я никогда этого не хотела. Мне просто хотелось выкрасить свой дом без приступов паники.
Дин набрал пригоршню чипсов. Он любил этот сорт чипсов и не пробовал их с ранней юности.
– Значит, скорее всего, ты была там, – продолжал Дин, не в силах выявить факты из этих смутных воспоминаний. – Это разумное предположение? Ты ведь помнишь запах краски? Он как-то связан с ее смертью? Должно быть, ты была там. Ты могла видеть, как это случилось. – Он знал, что давит на Лидию, вероятно, даже слишком сильно. Он наблюдал за ее реакцией, но ее лицо оставалось бесстрастным. Она взяла с ладони орешек и положила его в рот.
– Ты не думала о гипнотерапии или о чем-то в этом роде?
Тогда она рассмеялась, не весело, скорее, с нотками усталой безнадежности.
– Нет, не думала, – ответила она. – Прошлое в коробке, и все тут. – Она слизнула соль с пальцев и похлопала себя по бедрам. – Ладно, пошли.
– Куда ты меня ведешь? – поинтересовался Дин.
– Туда, где ты сможешь поесть. Я хочу раскормить тебя. Тебе нужно прибавить минимум семь фунтов, а может, и больше.
Дин грустно посмотрел на нетронутые оливки в маленькой стеклянной миске. Он чувствовал себя виноватым: маленькая азиатка все так красиво разложила для них. Он посмотрел на стакан минеральной воды. Дин не любил газированную воду, но выпил половину просто из вежливости. А потом он набрал еще одну пригоршню чипсов и встал.
Когда они проходили к парадной двери мимо кухни, Дин заглянул туда.
– До свидания, – сказал он Джульетте. – И спасибо за закуски.
Та лучезарно улыбнулась.
– Всегда пожалуйста, – отозвалась она. – Мы всегда рады вас видеть.
Лидия отвела его в ресторан под названием «Жаровня».
– Мне кажется, тебе не хватает мяса, – сказала она.
Ресторан был коричневым, тускло освещенным и довольно шикарным. Им выделили отдельную кабинку, отгороженную от соседних столиков деревянными панелями и гравированным стеклом. Дину казалось, что он попал в волшебный сон. Несколько недель назад он жил в заплесневелой квартире с серым ковром. Несколько недель назад он был никем. Просто молодым парнем без собственного дома, работы или подруги. Теперь он был братом Лидии. А Лидия была совершенно потрясающей. Он обожал ее. Он обожал ее непроницаемое лицо, ее сдержанную и спокойную манеру. Он обожал ее ироничную улыбку и валлийский акцент. Он обожал ее дом, ее успех, ее домработницу. Он обожал ее электронные письма, где все слова стояли на своих местах. С грамматикой и пунктуацией тоже все было в порядке. Он обожал ее за то, что она привела его в этот шикарный ресторан, как будто это было его самым обычным занятием в среду вечером. Но в основном он обожал ее за то, что за всем внешним лоском и тренированным, ухоженным телом, за блестящими волосами, дизайнерскими джинсами и особняком в минималистском стиле скрывался человек, точно такой же, как он сам. Она тоже была нездешней. Она тоже была одиночкой. Она заполучила его, целиком и с потрохами.
Когда Дин вернулся домой после первой встречи, мать с беспокойством дожидалась его.
– Ну, какая она? – спросила она, едва он вошел в комнату.
– Абсолютно и чертовски совершенная! – с улыбкой ответил он.
Сейчас он заказал себе половину цыпленка с жареной картошкой и бутылку лагера. Лидия заказала салат и королевские креветки на гриле.
Она посмотрела на Дина своим особенным взглядом, оценивающим и невозмутимым.
– В чем дело? – спросил Дин.
– Ни в чем. Просто думаю о тебе.
– Что можно думать обо мне?
– О том, что из тебя выйдет.
Он нервно рассмеялся.
– Как это понимать?
– Ты знаешь, что я имею в виду. Я имею в виду твоего ребенка, Дин.
Он вздрогнул. Он ожидал, что она заговорит об этом, но она все равно застигла его врасплох. В его жизни было лишь два человека, которые говорили с ним об Айседоре. Одним из них была Роза, но Дин по-настоящему не слушал, что она говорит. Ее голос для него звучал как отдаленные стенания, как гудок нефтяного танкера в нескольких милях от берега. Другим человеком была его мать, но она никогда не подталкивала Дина к действиям. Она позволяла ему двигаться по инерции в школьные годы и не сказала ни слова, когда он перестал играть в футбол, хотя тренер говорил, что у него есть хорошие задатки. Она позволила ему уйти с подготовительных курсов по кейтерингу и гостиничному бизнесу и устроиться водителем грузового фургона, а теперь она не прикладывала никаких усилий к тому, чтобы он почувствовал ответственность за свою маленькую дочь. Время от времени мать говорила о своих визитах к малышке. Она показывала ему фотографии Айседоры в своем телефоне и говорила что-нибудь невинное, вроде: «Она такая милая, Дин. Просто маленькая куколка!» Дин мимолетно просматривал снимки и кряхтел. На самом деле ему не хотелось смотреть. Он замечал волосы, носик-кнопку, розовую футболку, а в последнее время и улыбку. «Теперь она улыбается, Дин, улыбается как ангелочек». Но Дин не видел целого. Если бы он увидел целое, ему пришлось бы впустить дочку в свою жизнь. Если он сделает это, то она останется там навсегда, словно незаживающий шрам, что бы он ни делал и куда бы ни отправился.
