Он нырнул в ближайшую тень, достал из кармана куртки телефон и набрал сообщение для Лидии: «Мне очень жаль, но я должен идти. Береги себя. Дин». Он отправил сообщение, потом поднял воротник куртки, защищаясь от быстро наступавшего вечернего холода, и быстро зашагал к станции «Сент-Джонс-Вуд».
Мэгги
Мэгги сидела на скамейке и смотрела, как дочь качает ее внучку на качелях. Матильда пухлыми ручками ухватилась за перекладину качелей и низко наклонилась, глядя на черное резиновое покрытие под ногами, дивясь тому, как оно входит в фокус и выходит из фокуса, улыбаясь каждый раз, когда поднимала голову и видела перед собой лицо матери.
Мэгги тоже улыбалась. Сколько часов она сама просидела возле детских качелей? Сколько было просьб: «еще десять разочков», сколько холодных зимних дней и теплых весенних вечеров, проведенных в этом ритмичном, покачивающемся танце? А сейчас она знала, что это скоро закончится. Ее дети сначала научились качаться самостоятельно, а потом уже не просили приводить их сюда. Она дорожила каждым последним толчком качелей.
Либби родила Матильду в двадцать два года. Дочь была даже моложе, чем Мэгги, когда та родила Тома. Либби была безутешна: пропал целый год учебы в университете. Прошло только пять месяцев после свадьбы и лишь четыре года после совершеннолетия. Мэгги втайне ликовала. «Такими темпами, – думала она, – я могу даже стать прабабушкой. И все это будет удерживать ее здесь, в Бери». Она не то чтобы хотела видеть свою дочь привязанной к одному месту, но было хорошо, что они рядом. И Мэгги очень любила маленьких детей. Она даже читала, что когда Дэвида Аттенборо
[35] спросили, какое самое невероятное животное он видел, тот ответил: «Двухлетнего ребенка». Она была согласна с этим. Ей нравились младенцы, дети постарше были привлекательными, но малыши двух-трех лет, которые уже научились ходить и теперь учились разговаривать, не способные на ложь и не воспринимающие ее, совершенно лишенные злобы или притворства, были настоящей редкостью. Чем-то драгоценным и, увы, слишком мимолетным.
Либби сняла Матильду с качелей и поставила на землю. Девочка увидела голубя и пошла к нему, вытянув руки. Либби повернулась к Мэгги и улыбнулась.
– О чем ты думаешь? – спросила дочь, опустившись на скамейку рядом с матерью.
– Ни о чем в особенности. О детях. О жизни. О вечных циклах… В общем, ты понимаешь.
– В пожилом возрасте ты начинаешь философствовать.
– Ну, не такой уж он пожилой, – шутливо заметила Мэгги. – Но в целом ты права. Наверное, это связано с Дэниэлом. Ты знаешь, как он болен, знаешь про его детей. Он мечтает увидеть их.
Либби с любопытством взглянула на нее:
– Как продвигаются дела с его анализами в реестре?
– Я отправила все необходимые документы, но пока ничего не слышно. Время от времени я захожу к нему и проверяю почту.
– А сколько ему еще…
– Не знаю. Говорят, несколько недель. Но это может случиться через две недели или через три месяца. Видишь ли, все дело в его мозге. Зависит от того, как быстро распространяется опухоль и какой вред она причиняет. Пока она заметно не увеличилась, но кто знает. Рак – это хитрый мошенник.
– Он до сих пор в здравом уме?
– В общем и целом, да. Я имею в виду, что обезболивающие средства иногда творят с ним странные вещи. И он стал… как это называется?… да, более прямолинейным. Он стал открытым, он рассказывает мне о своих чувствах и даже немного шутит. Он стал более человечным. Не знаю, то ли это из-за лекарств, то ли из-за опухоли, то ли это всегда происходит с людьми, которые знают… что скоро уйдут. Но он остается очень милым. Он сказал мне… – Мэгги замолчала. Она не хотела становиться одной из тех матерей, которые легко переступают черту между дружбой и родительскими чувствами. Она не хотела, чтобы дети слишком глубоко вникали в ее чувства. – Он сказал, что хотел бы, чтобы все сложилось по-другому. Чтобы мы были… вместе.
– О, – сказала Либби. – Это очень приятно.
– Да, – мечтательно отозвалась Мэгги. – Это в самом деле было очень приятно.
– Но в некотором смысле так даже лучше, да? Лучше, что вы не так сильно сблизились?
Мэгги грустно улыбнулась:
– Честно говоря, не думаю, что есть какая-то разница. Я думаю о том, что происходит сейчас, когда мы сидим с ним вдвоем, и это сближает нас больше, чем если бы мы целовались и ласкались друг с другом. А теперь, когда я пытаюсь выйти на след его детей… такой опыт бывает далеко не у всех. То, чем мы сейчас занимаемся… думаю, мне будет очень тяжело, когда его не станет. Правда, очень тяжело.
По ее щеке сползла маленькая слезинка, и Либби в ужасе посмотрела на мать:
– Боже, мамочка, я не хотела… Извини, я просто думала…
– Все в порядке, милая. Честное слово. Все замечательно. Время от времени мне приходится испытывать такие чувства. Это очень утомляет.
Либби положила руку на плечо Мэгги и слегка сжала его. Либби не была ласковой девушкой. Она и в детстве не была ласковым ребенком, так что Мэгги оценила ее жест.
– Какой странный мир, правда? – сказала Либби. – Ты просто занимаешься своими делами, и вдруг двенадцать месяцев спустя ты каждый день ходишь в хоспис и помогаешь другому человеку найти его давно пропавших детей.
– Ты права, – сказала Мэгги, получая удовольствие от редкой близости со своей младшей дочерью и желая, чтобы так было всегда. – Если бы кто-то сказал мне год назад… – Мэгги замолчала и с грустью подумала о том, как год назад обнаружила, что практически влюбилась.
Матильда вприпрыжку подбежала к ним; ее руки были коричневыми от пыли на гравийной дорожке. В своем желании ухватиться за материнские колени она запуталась в собственных ногах и упала лицом в траву. Мэгги так и не рассказала Либби о том, что бы она подумала, если бы год назад кто-нибудь сообщил, как изменится ее жизнь, поскольку в данный момент Либби уверяла свою малышку, что с ней все в порядке, и предлагала дочке свои волшебные колени. Вместо продолжения беседы они неспешно собрали вещи и удалились с детской площадки в небольшую квартиру Либби в реконструированном доме рядовой застройки недалеко от центра города.
Мэгги ненадолго задержалась и посмотрела, как Либби аккуратно кормит дочь томатным пюре, а также выслушала очередные жалобы на приходящую няню. (Мэгги полагала, что эти жалобы на самом деле были завуалированной попыткой выманить из матери предложение присматривать за ребенком в течение недели. Ей нравилось принимать участие в жизни семьи, но она не испытывала никакого желания проводить целые дни наедине с внучкой. Она не принадлежала к бабушкам современного типа.) Муж Либби пришел домой примерно в три часа. Он выглядел немного сердитым. Впрочем, он часто бывал не в настроении, и Мэгги не знала, было ли это связано с тем, что он находил ее общество неприятным, или же он просто всегда находился в таком состоянии. Так или иначе, она все равно собиралась уходить – квартира была слишком маленькой для четверых, – поэтому Мэгги взяла сумочку и отправилась на своем маленьком красном автомобиле к дому Дэниэла.
