Робин натянула платье и примерила его в комплекте с красной толстовкой на молнии. В качестве обуви она выбрала красные балетки и повязала волосы небрежным узлом, кренившимся вбок и открывавшим татуировку на шее. Посмотревшись в зеркало, Робин подумала: «Я выгляжу очень молодо». Она добавила несколько штрихов черной подводкой для глаз и красной помадой. Снова посмотрев на себя, Робин подумала: «Я выгляжу как Лили Аллен»
[44]. От этой мысли она рассмеялась, несмотря на нервозность.
Джек улыбнулся, когда Робин предстала перед ним в кабинете минуту спустя.
– Ты выглядишь чертовски хорошенькой, – сказал Джек.
Робин улыбнулась своим мыслям.
– И я собираюсь в последний раз спросить тебя: ты совершенно уверена, что не хочешь, чтобы я сопровождал тебя?
– Совершенно. Честно. – Она сняла пушинку с его коричневой рубашки-поло и сдула ее на пол. Потом протянула руку и погладила Джека по щеке. Щека была щетинистой и теплой. Он удержал руку Робин, потом поцеловал ее ладонь.
– Тогда запомни, – сказал он, – я хочу чтобы ты вела записи. Мне понадобятся все подробности, когда я буду писать роман об этом.
Робин засмеялась:
– Ну да, конечно. А что ты напишешь про этот самый момент?
Он отклонился назад, улыбнулся и окинул ее оценивающим взглядом.
– Я напишу: «Она надела свое любимое платье. Ее потрясающий ухажер купил ей это платье три месяца назад, и тогда она полюбила его. Ей очень повезло, что она встретилась с ним».
Робин нежно пихнула Джека в плечо.
– Ну, хорошо, тогда я пойду, – сказала она. – Последний поезд доставит меня сюда в полночь. Ты дождешься меня?
– Само собой, – ответил он. – Но… – Он замолчал и уставился в пол, как будто подыскивая нужные слова.
– Что? – спросила она.
– Ничего, – сказал он.
– Нет, давай уж говори, что там.
Он вздохнул:
– Ну, что ты будешь делать, если он умирает… то есть если он выглядит так, словно долго не протянет, а тебе нужно уходить, чтобы успеть на поезд?
Робин пожала плечами. Она не подумала об этом.
– Полагаю, я вернусь домой и приеду туда на следующий день.
Джек кивнул. Робин видела, что у него на уме другие мысли, но у нее не было времени, чтобы выслушать их. Она еще раз поцеловала его и вышла из дома. Мир покатился перед ней, словно слегка подвыпивший прохожий, когда она прошла первые несколько ярдов к станции подземки. Все вокруг казалось другим. В своем желтовато-красном платье и темных очках Робин ощущала себя другим человеком. Какое-то время она не могла придумать, кого изображает, но потом вдруг вспомнила: она изображает саму себя.
Робин сохранила это странное чувство изображения самой себя, когда полчаса спустя поднималась по эскалаторам станции «Ливерпуль-стрит». Фактически, чем ближе Робин оказывалась к назначенному месту встречи, тем усерднее примеряла эту маску. За последние несколько недель Робин превратилось в такое зыбкое, нематериальное существо, что не могла подойти к этим новым людям – к брату и сестре, – в каком-то ином виде, только тем человеком, которым она ощущала себя раньше. Она проверила время: опоздание на две минуты. Поправила волосы, подтянула воротник платья, поддернула пояс. Ощутила, как на коже выступила легкая испарина, и успокоила нервы глубоким дыханием и напоминанием о том, что она Робин Инглис, та самая Робин Инглис, и это очень круто.
Она замедлила шаг, а потом остановилась, когда увидела их. Она поняла, что это они. Не было никакой необходимости описывать платья или аксессуары. Высокая худая женщина с темными волосами на косой пробор и высокий худой юноша с темной короткой стрижкой. Женщина была одета дорого: модные джинсы, голубая футболка и кардиган из тонкой шерсти. Юноша был одет дешево, во что-то повседневное из супермаркетов. Если рассматривать их отдельно, между ними не было очевидной связи, но, когда они стояли рядом, их можно было назвать только братом и сестрой.
Робин шла к ним в сумеречном состоянии: все ее тревоги и предубеждения потускнели, все попытки поддерживать определенный вид были забыты. Когда она приблизилась, то увидела их носы, впалые щеки, полные губы, квадратные челюсти. Они не были одинаковыми, но они были похожи друг на друга. Они были похожи на нее. Она ускорила шаг, когда до нее начала доходить безмерность этого момента. Она хотела быть ближе и ближе, хотела лучше и лучше разглядеть этих людей. Ей хотелось оказаться в нескольких дюймах от их лиц и заглянуть им глубоко в глаза.
Женщина вскинула голову, когда заметила приближение Робин, и ее прекрасное серьезное лицо моментально озарилось улыбкой. Она что-то сказала юноше; он повернулся, посмотрел и улыбнулся похожей улыбкой. А потом они зашагали друг к другу, словно частицы металла, притягиваемые невидимым магнитом.
Робин запомнила этот момент – досконально и в полной совокупности чувств – до конца своей жизни. Она помнила запах мяса и растительного масла из закусочной «Бургер Кинг», помнила бестелесное эхо железнодорожного объявления на другом конце вокзала, помнила полоску солнечного света, падавшего через стеклянный потолок на мраморный пол у нее под ногами, помнила короткое объятие женщины по имени Лидия, от которой пахло свежестью, а затем юноши по имени Дин, который был похож на ребенка, она помнила их лица и глаза, когда все трое искали друг в друге что-то, чего им не хватало всю жизнь: незабываемое чувство узнавания. Как будто она наблюдала за встречей откуда-то сверху, как будто она одновременно участвовала в событии и изучала его. Это было похоже на сон.
Робин не могла точно вспомнить, что они говорили: это были просто слова. Если бы этот момент был сценой из кинофильма или из книги ее жизни, там бы не было никакого диалога, только волнующий саундтрек, возможно, что-то эпическое, вроде «Игры Престолов». Но она помнила ошеломительное чувство принадлежности к чему-то большему и несравненное ощущение гордости, когда она шла вместе со своей прекрасной сестрой и симпатичным братом к платформе номер девять и к поезду, который должен был отвезти их к отцу.
Лидия
Лидия благоговейно смотрела на отца, а он смотрел на нее.
– Привет, – сказала она. – Я – Лидия.
Дэниэл напряженно всмотрелся в ее лицо и улыбнулся.
– Ты очень хорошенькая, – надтреснутым голосом произнес он. Потом он повернулся к Робин и добавил: – И ты тоже.
Девушки рассмеялись, радостно и немного нервозно. Потом он увидел Дина и протянул худую руку, похожую на клешню.
– А ты просто красавец.
Дэниэл закрыл глаза, словно усилие оказалось для него непомерным. Но его губы оставались изогнутыми в подобии улыбки, а рука по-прежнему удерживала руку Дина. Трое детей стояли и смотрели на отца.
