– И я тоже, – сказал Дин.
Лидия улыбнулась.
– Ну что же, – сказала она. – Мне казалось, что я устала. Но, боже милосердный, после такого дня мне в самом деле нужно выпить.
– Тогда начнем? – предложила Робин.
– Не похоже, что он когда-нибудь выпьет все это, верно? – невинно спросила Лидия.
– Лидия! – в притворном шоке воскликнула Робин. – Как ты можешь так говорить?
Дин рассмеялся, и Лидия посмотрела на него.
– Что? – спросила она.
– Ты, – сказал он. – У тебя нет сердца.
– У меня есть сердце, – шутливо отозвалась она. – Но вино просто пропадет, если мы не выпьем его.
– А как насчет его брата? Ему тоже захочется, когда он вернется… знаешь, после…
– Смотри! – сказала Лидия и обвела жестом винный стеллаж. – Здесь целая куча! Мы просто заменим бутылки. Он хотел бы, чтобы мы выпили это, можете не сомневаться. Ради бога, он же француз!
Через несколько минут они собрали бокалы, нашли штопор, достали из холодильника бутылку вина – очень дорогого на вид – и устроились на полу в гостиной, наблюдая за тем, как Лидия вынимает пробку. Кто-то включил лампы на столе, и дверь балкона была открыта, впуская порывы прохладного ночного воздуха. Часы на каминной полке показывали четверть первого.
Лидия подняла полный бокал вина и обратилась к родственникам:
– За нас, кем бы мы ни были!
Но, глядя на них, она внезапно осознала, кем именно они были. Они были просто детьми. Не такими «детьми», которые входят в один и тот же дом и выходят оттуда. Не такими «детьми», о которых спрашивают родители, когда их нет рядом: «Вы не видели детей?» И тем не менее они были детьми.
– За детей Дэниэла, – с улыбкой сказала она. – Во всем блеске их славы.
Робин ухмыльнулась:
– Мы очень славные, правда?
Дин фыркнул:
– Да, вы двое. А я гадкий утенок.
Девушки ласково рассмеялись, а потом все трое сдвинули бокалы и выпили. Дин нашел проигрыватель и поставил единственный компакт-диск из коллекции их отца, который все трое одобрили к прослушиванию: альбом «Reload» Тома Джонса. Это было стильное, грубоватое музыкальное сопровождение для их наполненного смехом разговора, напоминавшего обычную вечеринку, и сердце Лидии наполнилось теплом и нежностью, когда она смотрела на их юные лица, улыбчивые и оживленные в колеблющем свете свечи, стоявшей посередине. А потом она увидела еще одно почти призрачное лицо слева от них, еще одного молодого человека, который улыбался, смеялся и был немного похож на нее, на Дина и на Робин, – молодого человека с валлийским акцентом и старшей сестрой по имени Лидия. Молодого человека, которого звали Томасом.
– Еще один тост, – объявила она, вмешавшись в разговор. – За Томаса. За нашего утраченного брата.
При этих словах их лица стали серьезными, и на какой-то момент она почувствовала себя виноватой за то, что нарушила атмосферу веселья, но потом брат и сестра заулыбались, чокнулись с Лидией и сказали:
– Да, за Томаса. Боже, упокой его маленькую душу!
Как ни удивительно, никто не говорил о Дэниэле. Они как будто находились внутри собственного рукотворного пузыря, в непроницаемом мире, куда впускали только те вещи, которые считали забавными, интересными или волнующими. Завтра утром Мэгги Смит снова отвезет их в хоспис, и, возможно, если будет еще не слишком поздно, они увидят, как умирает их отец. Но эта ночь принадлежала им и их тайному клубу маленьких чудес.
– Послушай, – сказал Дин. Они наполовину допили вторую бутылку вина из холодильника Дэниэла, и Дин в задумчивости рассматривал свой бокал. – Что с этим гейским парнем?
Лидия состроила ему рожицу:
– С каким еще парнем?
– С тем, который живет с тобой. Который весь такой… – Дин сложил ладони чашечками перед грудью, изображая чрезмерно развитые грудные мышцы.
– С Бендиксом?
Дин рассмеялся.
– Да, – кивнул он.
– Что тут забавного?
Дин снова захихикал и посмотрел на Робин, которая тоже смеялась, и Лидия ощутила, насколько они все-таки моложе ее.
– Бендикс, – повторил он, фыркая от смеха. – Ты знаешь… Бенд? Дикс? Это и впрямь забавно.
– Не понимаю.
– Потому что он гей! – воскликнула Робин. – Понимаешь, поэтому ему приходится сгибать член
[45]. Ну, чтобы добраться до мужских задниц!
До Лидии наконец дошло, и она тоже улыбнулась.
– А, теперь понятно, – сказала она. – Странно, что сама не додумалась до этого. Но он не гомосексуалист.
– О нет. – Дин не переставал смеяться. – Думаю, ты убедишься, что он именно такой.
– Нет, честное слово.
– Что за хрен этот Бенд Дикс? – нетерпеливо поинтересовалась Робин.
– Он мой жилец, – объяснила Лидия. – Он живет в моем доме. Кроме того, он мой личный тренер по фитнесу.
– О! – Робин изобразила губами большое «О». – Понятненько!
– Что? – рассмеялась Лидия.
– Но я серьезно, Лидия, – сказал Дин. – Он же полный гей, это очевидно.
Она поцокала языком и сказала:
– Я тоже серьезно. Он не гей. Сначала я тоже так думала, но потом спросила его.
– Что, в самом деле? И что он сказал?
– Он ничего не сказал. Он просто… – Она выдержала паузу. – Он поцеловал меня.
Их глаза широко распахнулись; Робин закрыла рот обеими руками, и на мгновение Лидия почувствовала себя их пожилой тетушкой.
– Что ж, – сказал Дин. – Полагаю, это значит, что я был не прав. Но я мог бы поклясться…
– Он выщипывает брови, – сказала Лидия, и Робин с Дином снова засмеялись. – Верно, мужчины, которые выщипывают брови, похожи на гомосексуалистов, разве нет?
– Ну да, – отозвался Дин. – Скажи ему, чтобы прекратил. Скажи, что он подает неверные сигналы.
В этот момент зазвучали первые аккорды «Секс-бомбы» Тома Джонса, и все рассмеялись от уместности этой композиции. Уняв смех, Дин предложил сестрам выйти на балкон, чтобы проветриться. Девушки последовали за ним: Лидия в кардигане, а Робин накинула на плечи одеяло. Воздух на улице был свежим и холодным, а ротанговые стулья немного отсырели.
– Приятный вид, – сказала Робин, плотнее запахнувшись в одеяло. – Я и не заметила, что мы уехали так далеко от города.
Дин поднес зажженную спичку к сигарете и закурил. Лидия наблюдала за ним, подавляя материнское желание сказать, что ему не следует этого делать, что это вредно и лучше прекратить, пока не поздно. Но у Дина была мать. Это ее работа.
