Лидия заснула.
Дэниэл
Через узкую щель между веками Дэниэл может видеть проблеск зеленого, кружение желтого, намек на движение. Если он поворачивает голову налево, то может видеть белизну, линии, углы, лицо. Отсюда лицо кажется абстрактной розовой выпуклостью с темными элементами посредине, которые входят в фокус и выходят из фокуса, пока он смотрит на них. Он знает, что это Мэгги, потому что слышит ее голос. Иногда он понимает, что она говорит. Иногда он способен уловить суть звуков, исходящих из ее рта, и пользоваться своим новым и странным разумом, чтобы превращать их в осмысленные слова. Когда-то раньше (сегодня? вчера? – он не знает) она говорила о детях. О его детях. Он как-то отреагировал на ее слова. Ему хотелось выразить ощущение радости и волнения. Возможно, Мэгги восприняла это как проявление дискомфорта. Она позвала медсестру, и та пришла, – теплое, лучистое ощущение справа, когда она наклонилась над его телом, плотность и тяжесть человеческой плоти. Кажется, больше никто не прикасается к нему. Даже Мэгги. Только маленькие, осторожные пожатия руки. Иногда это больно. Иногда его руки болят, как открытые раны. Но сейчас ему не больно. Сейчас он чувствует себя замечательно. Он чувствует себя, как горшок с медом.
Значит, дети пришли. Он ясно помнит это. Трое прекрасных детей. Они смотрели на него с жалостью и любопытством, но не с любовью. Он не ожидал любви. Хотя он чувствовал в какой-то момент – либо раньше, либо в промежутке, – что умер. Он был уверен, что умер, но потом оказалось, что он не умирал, а проснулся к прибытию детей и даже сказал какие-то слова. Итак, он не был мертвым. Хотя, может быть, сейчас он мертв. Нет, тогда бы он не видел эти очертания и не слышал эти голоса. Его дети вернулись.
Мужчина тоже здесь, рядом с Мэгги. Это его брат, Марк. Раньше (сегодня? вчера?) брат обнял его. Брат поцеловал его. И когда это произошло, новый странный разум Дэниэла на время унес его из этой комнаты и поместил в другую комнату, где они с братом спали в детстве. Там на окнах были дубовые ставни, а под ногами – кафельный пол. Дэниэл и его брат спали бок о бок на маленькой двойной кровати, свернувшись друг напротив друга, как в материнской утробе. Каждое утро они просыпались, ощущая несвежее дыхание друг друга; они открывали глаза и улыбались, радуясь друг другу в начале очередного дня, который они проведут вместе.
Дэниэл снова заснул, как в детстве: рука брата обнимала его, ноги брата лежали поверх его ног.
Теперь каждый раз Дэниэл удивляется, когда просыпается снова. Теперь его сон так близок к смерти, что он не представляет, как узнает разницу, когда придет время.
Когда он проснулся после этого сна, – он полагал, что это был сон, а не что-то еще, – его брата больше не было рядом, и комната опустела. Это был единственный раз, когда Дэниэл ощутил беспокойство из-за того, что с ним происходит. Чем хуже ему становилось, тем реже он оказывался в одиночестве. Возможно, потому, что он значительно больше спал, но, может быть, и потому, что люди не любят оставлять умирающих, потому что они могут умереть, когда рядом никого не будет. Это как ожидание автобуса: чем дольше ты ждешь исхода, тем труднее уйти.
Но теперь комната не пустая. Она наполнена Мэгги, Марком и его детьми. Он открывает глаза еще на миллиметр и на какое-то мгновение словно видит моментальный снимок из прошлого: они с Мэгги стоят в темноте перед рестораном в ожидании такси, его пиджак наброшен ей на плечи, но он не прикасается к ней. Никогда не прикасается. Сейчас между ней и ее братом такое же расстояние, несколько дюймов. Дэниэл отвык от своего двойника. Теперь он смотрит на своего двойника и думает не «это мой брат», а «это я». Его брат стал зеркальным отражением Дэниэла, а не его продолжением. Дэниэл тяжело опускает веки и делает вдох. Потом выдыхает, и это звучит безобразно, как скрежет когтей дьявольского зверя. Он ощущает, как кровь струится в его теле. Это необходимо. Замечательно для жизни.
Дети. Она снова говорит о детях. Он пытается уцепиться за ее слова.
Ему удается издать звук, громкий и тревожный даже для собственного слуха. Кто?
Он видит, как они одновременно поворачиваются к нему, словно в танцевальном па.
– Кто? – снова говорит он.
Теперь Мэгги рядом с ним, держит его за руку, как всегда.
– Дети, – говорит она. – Они здесь. Они хотели снова увидеть вас.
– Все? – хрипит он.
– Да, – радостно говорит она. – Все здесь! Дин. Лидия. Робин.
Он борется с притяжением сна так долго, как только может, но наконец позволяет себе провалиться в бессознательное состояние, прочь от памяти, которая стояла как зловещий часовой внутри разума большую часть его зрелой жизни.
Повсюду вокруг него какое-то движение. Через узкие щелки глаз он видит что-то пламенное. Оно производит шум при движении, некий шуршащий звук, похожий на разворачиваемый сверток плотной коричневой бумаги. Над красно-оранжевой массой появляется голова, темные волосы, два больших глаза, заглядывающие ему в глаза, тошнотворный запах духов, серебряные блестки в ушах.
– Он открывает глаза, – говорит девушка в шуршащем красном платье.
Дэниэл ощущает новое движение, целое море цветных пятен, внезапно движущихся к нему, словно шлюпки к кораблю. Он видит белую блузу с какой-то надписью. Над ней видна еще одна темная голова. Потом другая темная голова, на этот раз прикрепленная к гибкому, стройному телу, облаченному в цвета морских глубин. Это мужчина и женщина. Он хочет лучше сфокусироваться на них. Но, даже не видя их, он знает, что это Дин и Лидия. Он ощущает, как боль простреливает в ногах; это похоже на пули, выпущенные из паха в обе ступни. Он хочет поморщиться, но знает, что внешние признаки дискомфорта будут отмечены визитом медсестры, которая снова введет морфин, и тогда он снова уплывет, а сейчас ему нужно, чтобы боль удерживала его бодрствующим.
Он пытается сосредоточиться на своих глазах. Они должны открыться. Они должны сфокусироваться. Тем не менее он видит лишь расплывчатые контуры, акварель мелких мазков.
– Хотите пить? – Это девушка в красном платье. Он помнит это платье со вчерашнего дня. Ее зовут Робин.
Он кивает, и она осторожно подносит к его губам соломинку. Он не пил воду много часов, может быть, много дней; ему больше не нужна вода, так как он вот-вот умрет, но он хочет попить из рук этой девушки, потому что она его дочь.
– Вы меня видите? – спрашивает она и ставит чашку обратно на поднос.
Он трясет головой и улыбается. Потом ему удается выговорить:
– Красное платье.
– Да! – с восторгом говорит она и оглядывается на других. – Да, на мне красное платье!
Силуэт отходит в сторону, и приближается другой: женщина, Лидия.
– Здравствуйте, Дэниэл, – говорит она. Ее голос звучит странно, как будто она поет. А потом он вспоминает, что она из Уэльса. Потом приближается еще один: мальчик, Дин. У него очень короткие волосы, словно шапочка на голове. Он тоже худой, все его дети очень худые. Он приближается менее уверенно. Дэниэл хочет подбодрить его, но ничего не может поделать. Вместо этого он улыбается.
