Чтобы увидеть некоторые особые качества, отличавшие первых отцов церкви, необходимо прочитать их работы – или, по крайней мере, выдержки из них. Они глубоко и страстно любили слово. Их труды составляют много томов. И их беседы, в тесном кругу или на людях, были столь же бесконечны. Они говорили и писали так много, что даже Гомер не сравнился бы с ними. Потоком слов они смыли язычество. Своими речами они затмили и уничтожили сильных молчаливых людей императорского Рима. Ни виселица, ни огонь не могли заставить их замолчать. Они отказались молчать, даже горя на костре. Их предсмертные речи и свидетельства свергли с трона Юпитера – и, вполне возможно, Иовия тоже. Что бы еще они ни отстаивали, они в первую очередь отстаивали право людей говорить столько, сколько они хотят.
Время и незнание, вероятно, заставляют нас преувеличивать обаяние ораторов Древней Греции и Древнего Рима. Большинство людей, выступавших в сенате и на народных собраниях, были, без сомнения, столь же скучны и невыразительны, как нынешние политики. Но и во времена республики, и в условиях монархической мировой империи оставалась верна одна истина, которая, вероятно, справедлива везде и всегда: земля и власть достаются в награду людям, которые говорят убедительнее других.
Если письменные труды и выступления отцов церкви часто не похожи на труды ученых, то причина тому довольно проста. Они черпали вдохновение в политической и философской традициях. Они полагали, что слова нужны не для того, чтобы выразить мысль, а для того, чтобы сформировать настроение слушающих. Правильные слова для них это те, которые используются для назидания – то есть для созидания.
Молодые люди, которые начинают жизнь с верой в то, что язык предназначен для воплощения интеллектуальных истин, скорее всего, скоро осознают свою ошибку. Но это осознание будет нелегким для них. Язык был создан и используется людьми как жест или как оружие; они используют его, чтобы управлять умами других людей, точно так же, как гончар использует свои руки, чтобы придать глине определенную форму.
За интересом Константина к церкви стояло некое подспудное понимание этих истин. Совещательные ассамблеи и народные собрания не всегда приносят пользу населению, хотя иногда такая польза от них есть. Но часто они полезны для правителя.
Иногда политическая интуиция некоторых правителей толкала их к тому, чтобы регулярно консультироваться с представителями народа, как, например, когда Эдуард Плантагенет советовался с парламентом. Примерно такими же соображениями руководствовался Константин, когда консультировался с представителями церкви: дело в том, что с помощью церкви он мог установить контакт с теми социальными элементами, которые находились вне поля зрения и контроля его предшественников.
Церковь в большей степени, чем сенат, воплощала в себе опыт и устремления жителей империи. И в отличие от сената она выработала определенный набор представлений, касающихся самых насущных сторон бытия, и сумела создать связную политическую философию, применимую к современным условиям. Мы еще познакомимся детально с сутью этой политической философии. Слабость язычества заключалась в том, что за ним не стояло связного учения и оно во многом оставалось «местной» религией. Главным недостатком сената являлось то, что его политика была устаревшей, применимой только в прежних условиях, которых давно уже не существовало. Он мог информировать императора относительно состояния сельского хозяйства в Италии и Африке и положения сельского населения, без сомнения, взгляды сената на проблему налогообложения заслуживали внимание. Однако сенат больше не мог серьезно прорабатывать какие бы то ни было серьезные идеи или предлагать принципиально новую политику; кроме того, он больше не мог служить школой для тех страстных и ярких личностей, которые двигают миром.
Возвращаясь в Милан, Константин вез с собой нечто большее, чем условия соглашения между властью и религиозным сообществом. Он получил представление о требованиях органа, который сохранял опыт прошлого и воплощал в себе надежду на будущее. Он уже давно осознал ценность хороших взаимоотношений с церковью. Теперь он начал понимать, что соприкоснулся с чем-то живым, несущим в себе дух реальной жизни.
Государственные деятели, особенно когда они еще и воины, редко проявляют интерес к слабым мира сего. Вряд ли Константин заинтересовался церковью из-за того, что она казалась беспомощной и гонимой. Он обратил на нее внимание, потому что она была необычайно сильной и даже опасной. Она претендовала на покровительство силы, которая рождала гром, ураганы и землетрясения. Все видели, что в то время, как Галерий, Максимиан и Максенций кончили плохо, друг церкви был поразительно удачлив во всех своих начинаниях. Везение, в основе которого лежат ум и проницательность, имеет свои пределы, перешагнуть которые невозможно.
В случае Константина даже там, где его ум и проницательность оказывались бессильными и все принятые им меры не приводили к нужному результату, ему на помощь приходила его особая удача. Даже Цезарю, когда он перешел Рубикон, не везло так, как Константину после перехода через Альпы.
Менее чем через 60 дней после вступления в Италию он вернулся в Милан – уже властителем всех западных провинций. Мало кому довелось пережить столько за 60 дней.
Глава 7
Иллирийская кампания
Весной, после завоевания Италии Лициний прибыл в Милан. Его присутствие там прежде всего было свидетельством его веры в честность и добрые намерения Константина. Он приехал, чтобы заключить брачный союз с Констанцией, сводной сестрой Константина. В редкие свободные минуты они обсуждали с Константином некоторые проблемы дипломатического характера. Вполне возможно, что примерно в то же время и там же другая сестра Константина, Анастасия, вышла замуж за патриция Вассиана, и, возможно, Лициний познакомился там с новым родственником.
Лициний заслуживает того, чтобы рассказать о нем несколько подробнее. Конечно же он не был полным ничтожеством. Возможно, он принадлежал к старой когорте иллирийских солдат – из этой среды в свое время вышли Аврелиан и Кар. Лициний всего добился сам и поднялся наверх благодаря собственным талантам. Возможно, он был не очень образован, но, безусловно, обладал сильным характером. Он возвысился в основном благодаря Галерию, чьим близким другом он был. Лициний представлял собой тип искреннего и абсолютно честного человека, довольно решительного и энергичного, но не обладающего особой проницательностью. Его взгляды в основном сформировались под влиянием людей, окружавших его, а не благодаря его собственным размышлениям. Он прекрасно подходил на роль «типичного представителя» – в данном случае «типичного представителя» весьма могущественной силы – иллирийской армии. А с командующими иллирийских отрядов во все времена приходилось считаться.
До сих пор отношения между Константином и Лицинием были вполне дружескими. Они оба были воинами с далеких границ, которые (каждый по своим собственным соображениям) держали под пристальным наблюдением более цивилизованный юг. Если мы внимательно изучим ходы дипломатической игры, которую вели два императора, то сможем сделать из этого интереснейшие выводы. Ясно, что Константин хотел заручиться дружеским нейтралитетом Лициния, поскольку тот обладал достаточной властью, чтобы парализовать его италийскую кампанию. Сойдись Лициний с Максенцием – и Константин так остался бы на положении младшего правителя Британии и Галлии… Поэтому Константин предложил Лицинию, по сути, права на Западную империю. Тот факт, что свадьба Лициния и Констанции состоялась после завоевания Италии, показывает, что решение этого вопроса ставилось в зависимость от успеха Константина в Италии. Тот факт, что Лициний приехал в Милан, показывает, что он не сомневался в честности Константина.
