Ветер прошел очень близко от паруса, ибо Калоподий был вхож в императорский круг; упоминание этого имени говорило о том, что в действительности «зеленые» обвиняют самого Юстиниана. Видимо, в этот момент телохранители думали, что их спровоцируют на активные действия. Но не произошло ничего необычного. Император просто ответил, что Калоподий не имеет никакого отношения к просителю.
Проситель с надеждой сказал, что его обидчик умрет, как Иуда.
Юстиниан ответил, что пусть так и будет, и высказал мнение, что выступление подстроено.
Как Иуда, продолжал настаивать на своем проситель.
Последовал горячий обмен мнениями на языке, которым в наши дни не пользуются для публичных выступлений. Юстиниан заметил, что в раздорах заинтересованы монофизиты (то есть он прямо обвинил их в оппозиции его политике объединения империи и поддержке старого курса императора Анастасия). К просителю присоединились «зеленые», чьи жизни находятся в опасности из-за их приверженности своей партии. Это обвинение Юстиниан энергично отверг. Они упрямо продолжали называть его убийцей. На это встали представители «синих» и заявили, что единственная партия, в рядах которой надо искать убийц, — это сами «зеленые». Пусть так, отвечали «зеленые», но ваших убийц здесь нет, потому что они скрываются от правосудия, дрожа за свои жизни. Кто убил лесоторговца в портовой таверне? Его убили вы, ответил Юстиниан. (Последовало всеобщее возмущение.) Среди крика, гвалта, обмена сильными эпитетами и рева толпы «зеленые» начали покидать ипподром. Император и «синие» выкрикивали им вслед оскорбления, которые мы теперь сочли бы непристойными, но современники посчитали это инвективами, выкрикнутыми в состоянии крайней запальчивости.
III
Все это случилось утром. В полдень произошли новые, более тревожные события. Семеро сторонников разных партий, осужденных за мятежи и буйства, были казнены в Пера, напротив гавани. По каким-то причинам палач плохо справился со своей работой, и двое преступников упали на землю живыми. Один был «зеленым», другой «синим».
В то время существовало широко распространенное народное поверье, что человек, таким образом избежавший петли, по моральным соображениям избавляется от дальнейшего преследования со стороны закона. Прежде чем все поняли, что произошло, монахи соседнего монастыря Святого Конона поспешно посадили двух полуповешенных преступников в лодку и отвезли в церковь Святого Лаврентия, в надежное убежище в северо-западной части города. Префект сразу отрядил солдат, которые выставили у церкви пикет.
Следующий день был понедельником. Понедельник в то время (как в наши дни у мясников) считался выходным днем, и можно утверждать, что большинство декораций на политической сцене передвигали невидимо для посторонних глаз, при опущенном занавесе. Что происходило в действительности, было известно (и то не вполне достоверно) только Юстиниану и его приближенным. Мы об этом не знаем вообще ничего. Мы можем только проследить за ходом внешних событий.
Во вторник наступили январские иды — тринадцатое число месяца. Согласно заведенному обычаю, Юстиниан занял свое место на ипподроме. Для кругов, близких к организации скачек, это был очень важный день. Мы сейчас назвали бы его днем розыгрыша Золотого кубка. Предварительные заезды состоялись в воскресенье, теперь должны были состояться финальные, решающие скачки. Во что может вылиться финал даже в нашу просвещенную эпоху, мы хорошо знаем на собственном опыте.
IV
Этот день с самого начала был очень беспокойным, подводные течения таили в себе смертельную угрозу. Было ли заключено соглашение между партиями, поначалу было не совсем ясно, но они проявляли подозрительное единодушие. В перерывах между заездами постоянно раздавались крики, обращенные к императорской ложе, с требованиями помиловать уцелевших мятежников, укрывшихся в церкви Святого Лаврентия. Государственным мужам было тяжело отвечать на эти требования. Это были выступления, которые обычно начинает маленькая организованная группа, а потом поддерживает рядовой, ни в чем не замешанный зритель. Воскресные события поставили Юстиниана в трудное положение; он не мог положительно ответить на просьбу о помиловании. Он мог бы стать предметом насмешек по поводу своей пристрастности. Оба преступника были судимы и приговорены к смертной казни на основании законов, никто не собирался оспаривать законность вынесенных приговоров и казни. Юстиниана просили не об изменении юстиции, но о вмешательстве, вмешательстве без разумной причины в нормальные процессуальные действия судебной власти. Император не желал этого делать. Более того, он с самого начала поставил себе целью соблюдать полную беспристрастность по отношению ко всем партиям. При таком натиске император проявил еще большее нежелание вмешиваться в судебные дела. Представлялось, что самое безопасное — не отвечать на требования.
Человека, который разработал программу мятежа, нельзя назвать посредственным стратегом. Упорное нежелание Юстиниана идти навстречу призыву о помиловании послужило рычагом, который поднял на невиданную высоту успех агитации «зеленых» и привлек на их сторону «синих». Планы выступления, несомненно, были составлены заранее. Перед двадцать вторым заездом просители перестали обращаться в императорскую ложу. Вместо этого на трибунах начали кричать: «Да здравствуют человечные „сине-зеленые“!» Лозунг был подхвачен. Закончилась последняя скачка, толпа потекла по улицам Константинополя, с восторгом приветствуя рождение новой партии «сине-зеленых».
Во что это могло вылиться, никто не знал. Оставалось только одно — ждать. Программы новорожденной объединенной партии не было ни в одном документе, доступном в тот момент Юстиниану.
V
Ждать пришлось недолго. Толпа начала стекаться к претории, где уже до этого появилась организованная группа решительно настроенных людей, требовавших раскрыть им намерения власти относительно судьбы двух неудачно повешенных преступников, нашедших убежище в церкви Святого Лаврентия. Ответа от префекта города не последовало. Толпа непрерывно росла. Люди продолжали прибывать, и вскоре людской водоворот, образовавшийся у претории, постепенно поглотил всех — зрителей, зевак и случайных прохожих. Господин Двурушник часто становится храбрым, когда его ведет за собой господин Упрямец. Толпа выломала двери претории и принялась избивать чиновников. Потом мятежники освободили всех заключенных и подожгли здание. После такого благоприятного начала восторженная шайка названых братьев: «синие» и «зеленые», заключенные, зеваки, гуляющая публика и все прочие направились на Месу — константинопольский Бродвей или Чипсайд. В конце Месы, где она переходила в величественную колоннаду форума, называемого Аугустеумом, уже весь город был к услугам и увеселению мятежников.
Поджоги правительственных зданий и избиение государственных чиновников оказывают странное бодрящее и веселящее действие на среднестатистическое человеческое существо. В сгущающихся сумерках большинство населения Константинополя начало готовиться к торжественному ночному празднованию окончания скачек. Для начала народ поджег Халкиду — Бронзовый дворец, величественный портал у главного входа в императорский дворец. Обогнув Аугустеум, огонь распространился на север, до храма Святой Софии. Языки пламени поднимались над большим храмом почти до самого неба. Было подожжено также здание сената, что тоже внесло немалую лепту в общую иллюминацию. Это была славная ночь. Взгляды Юстиниана на степень власти, которой обладает абсолютный монарх, и на степень покорности, вбитой в головы константинопольского населения, могли бы представить собой очень интересное чтение, если бы у кого-нибудь возникла возможность записать мысли императора.
