IX
Сражение возобновилось на следующий день (в пятницу) и велось уже не вблизи Аугустеума, а переместилось к северу от храма Святой Софии. Современный нам мир знает немало примеров уличных боев; поэтому стоит сделать кое-какие сравнения. Мятежники подожгли городские кварталы, расположенные возле претории, ветер погнал пламя на юг, и вторая волна большого пожара прокатилась вдоль Святой Софии и добралась до выгоревшей части столицы, пожрав на своем пути больницу, переполненную пациентами. В субботу бои переместились еще дальше на запад. Велизарий прошел по Месе и попытался захватить боковые улицы, чтобы прорваться на запад к оконечности Медного рынка, из восточной части которого его вытеснили накануне. Мятежники, засевшие в здании, называемом Октагоном, превратили его в импровизированную крепость и защищались там до тех пор, пока воины Велизария не подожгли здание, вынудив защитников покинуть его. Но Велизарию так и не удалось взять Медный рынок: поднявшийся северный ветер погнал огонь на его солдат, и под натиском пламени им пришлось отступить. Субботний пожар венчал затянувшуюся агонию. Огонь всепожирающей волной прокатился по Месе к форуму Константина, уничтожая все на своем пути. Когда Велизарий с наступлением ночи вернулся к императору, он не смог доложить ничего обнадеживающего. Мало того что ему не удалось подавить вооруженное сопротивление мятежников; со своими войсками он спалил немалую часть самых красивых и дорогих кварталов столицы.
К этому времени в императорском дворце, который строили, не рассчитывая на его осаду, начала ощущаться нехватка пищи и воды. Юстиниан отдал приказ, чтобы все не проживавшие во дворце люди покинули его. По-видимому, он не мог доверять верности всех сенаторов, которым пришлось переживать осаду вместе с ним, и выгнал их прочь. Остались только такие старые приближенные, как Трибониан и Иоанн, которым при любом исходе пришлось бы разделить судьбу своего императора. Ипатий и Помпей не желали покидать дворец, но этот протест вызвал раздражение Юстиниана. Он решил, что они протестуют слишком бурно, и выгнал их вместе с остальными. То, что предстояло сделать, должно было происходить по договоренности между твердыми приверженцами императора. Небольшая, тесная группа людей, оставшихся во дворце и знавших, что дни их могут быть сочтены, а судьба решится в любую минуту, приготовились вместе жить или умереть. Они рассчитывали, конечно, жить, если для этого представится возможность. В качествах этих людей не приходилось сомневаться. Сотворив их, Господь, по мере понимания каждого из них, заповедал им драться, бороться и выжить; и они твердо решили следовать его воле.
Так закончилась ночь субботы, 17 января 532 года. Занималась заря воскресенья.
X
У этих людей была разработана программа действий, хотя происходившие события заставили отклониться от строгого плана. Утром в воскресенье Юстиниан лично прибыл на ипподром и показался в императорской ложе. Вероятно, на ипподроме собралось достаточно много людей, ожидавших, что произойдет дальше. По городу сразу разнеслась новость: Юстиниан здесь.
Император сделал последнюю попытку достичь мирного соглашения с мятежниками. Держа в руках Евангелие, он поклялся заключить мир со своими врагами, удовлетворить все требования, объявить полную амнистию и гарантировать отсутствие преследований. На какую-то часть присутствующих это произвело нужное впечатление; другие, однако, продолжали сохранять враждебность. Раздались крики: «Клятвопреступник!» Это было напоминанием Юстиниану о его клятвах Виталиану. Раздавались и крики в поддержку Ипатия. Стало ясно, что попытка примирения потерпела неудачу. Тем временем по городу разнеслась весть о том, что Ипатий и Подшей снова дома. Огромная толпа, славя Ипатия, подошла к его дому, принялась вызывать его и вытащила его на улицу. Жена Ипатия, Мария, хорошо понимая смысл такой манифестации, вцепилась в мужа, не желая отпускать его, и продолжала держаться за него, пока ее не оттеснили в сторону. Процессия с Ипатием вернулась к форуму Константина, единственному пощаженному огнем общественному зданию, и короновала нового императора, вручив ему за неимением других знаков императорского достоинства золотую цепь.
За этим последовало заседание сената в полном составе. На этом заседании стали известны имена руководителей мятежа. Дискуссии показали, что присутствовавшие сенаторы обладали достаточной властью, чтобы направлять и контролировать ход антиправительственных действий. Было предложено атаковать дворец. Против такой политики проголосовал только один сенатор по имени Ориген. Он советовал придерживаться выжидательной тактики, подчеркивая, что время работает на мятежников. Но в конце концов было все же решено идти на дворец. Ипатия принесли на ипподром и усадили в императорскую ложу. Вся арена была заполнена народом; вероятно, там стоял невообразимый шум.
Ипатий был создан не из того материала, из какого делают героев. Какие бы чувства ни обуревали в тот момент обитателей дворца, состояние и положение Ипатия было еще более отчаянным. Он представлял собой тот сорт людей, которые чувствуют, что единственный шанс обрести безопасность — предать своих сторонников, хотя в этот момент они казались победителями. Находившаяся в ложе императорская гвардия взирала на происходящее с отеческим интересом или, скорее, с отеческим равнодушием. Пока толпа неистовствовала, Ипатий подозвал к себе гвардейца по имени Эфраим и попросил его отнести во дворец письмо, в котором извещал императора, что мятежники собрались на ипподроме и если Юстиниан не промедлит, то сможет захватить их врасплох.
Эфраим не успел отойти далеко от ипподрома, когда встретил Фому, одного из придворных лекарей. Фома по собственной инициативе покинул дворец и шел домой, но остановился поговорить с гвардейцем. Он уверил Эфраима в том, что тот зря потратит время, так как Юстиниан и весь его двор бежали из Константинополя. Эфраим поспешил назад на ипподром и огласил важную новость. Ипатий почувствовал себя несколько лучше.
XI
Но Фома слишком рано покинул дворец. Верно, что, вернувшись во дворец, Юстиниан не видел больше возможности сопротивляться: он разыграл свою последнюю карту, и она оказалась битой. Игра была проиграна. Однако выход к морю был пока открыт. Для решения вопроса, что делать дальше, созвали совет. Иоанн Каппадокийский предлагал бежать в Гераклею. С этим согласился и Велизарий. Иоанн был далеко не трус, да и Велизарий был привычен к опасностям и тревожился гораздо меньше других людей. Фома ушел из дворца до выступления последнего оратора, которое полностью изменило положение и настроение двора. Этим оратором стала Феодора. Ее слова ознаменовали поворотный пункт всей этой истории.
XII
Вот речь Феодоры.
В такой критической ситуации, как нынешняя, нет места спорам о том, должна ли женщина сидеть дома, должна ли она быть покорной и скромной рабыней господ мироздания. Мы должны действовать, и действовать быстро. Мое мнение таково, что у нас нет времени на бегство, даже если мы выберем самый безопасный маршрут. Каждый родившийся должен умереть; но это отнюдь не значит, что каждый, кто занял императорский престол, должен быть насильственно его лишен. Так пусть этот день никогда не наступит! Если вы хотите спастись сами, то ничто, даже император, не остановит вас. Море перед вами, суда готовы, и у вас достаточно денег, чтобы оплатить плавание в любом направлении. Но если вы бежите, то вскоре у вас появится нужда, которой вы до сих пор не знали. Что же касается меня, то я придерживаюсь старой поговорки: лучший саван — пурпурная императорская мантия.
