Таковы были объяснения, которые комитет представил в защиту своих действий, приговорив к смерти около двух третей сената.
Первые новости. Опубликование проскрипционных списков. Террор. Борьба. Цицерона предупреждают. Бегство Цицерона. Размышления о смерти. Цицерон сдается
Как только закончилось совещание в Бононии, вестники немедля направились в Рим. Было 27 ноября. В ту же ночь по всему городу искали тех, списки которых тайно поспешили отправить в Рим. Четверо были взяты сразу и убиты; и, когда распространилась молва, что людей хватают и убивают, началась паника. Множество людей опасались, что могут оказаться среди занесенных в списки, и потому могли пойти на самые отчаянные шаги, если бы Квинт Педий не поспешил устранить панику. Он попросил особенно отчаянных паникеров подождать до утра. Утром Квинт назвал имена семнадцати человек, полагая, что это полный список.
Его попытки успокоить людей в ту ночь, а скорее всего, известия, полученные на следующий день, оказались для него непосильными, и он скончался в ночь на 29 ноября. Последовавшие за этим события врезались в память людей, совершенно непричастных к спискам, которые стали такими же жертвами, как и попавшие в список. Триумвиры прибывали в Рим по одному каждый день, и по мере их прибытия Рим наполнялся войсками. Сразу было созвано народное собрание, сопровождавшееся множеством военных. Трибун Публий Тит вынес постановление о создании новой магистратуры – триумвирата, или комитета трех, с полномочиями реорганизации государства и назвал главами и первыми членами комитета Октавиана, Антония и Лепида. Под присмотром военных выборщики приветствовали постановление аплодисментами, и комитет сразу принялся за дело. В ту ночь был обнародован второй проскрипционный список из ста тридцати человек, а затем время от времени список пополнялся другими именами, пока не стали известны все.
Истории, которые рассказывали об этих проскрипциях (Аппиан посвящает им тридцать девять параграфов текста, IV, 12—51), проливают свет на настроения римского общества и на отношения отцов и сыновей, господ и рабов, мужей и жен. Некоторые из этих отношений по остроте переживаний достойны стать сюжетами романов. Это было время, когда судьба жестоких и тиранических хозяев оказывалась в руках довольных рабов, которые с радостью приводили солдат в укромные места, где прятались их хозяева, или, наоборот, любимые господа иногда обнаруживали, что слуги и рабы жизней своих не щадят, чтобы выгородить их. Есть мрачный рассказ про Фурания, который умолял убийц подождать, пока его сын не поговорит с Антонием. Солдаты, весьма довольные, отвечали, что его сын «уже поговорил с Антонием». Старик просил их подождать еще немного, пока он поговорит с дочерью, и ей он дал совет не претендовать на имущество. Есть еще история – чуть менее печальная – об Анналиде, который спрятался в доме своего клиента, и тот мужественно хранил тайну, пока сын Анналида, заподозрив неладное, не привел убийц в дом. Она заканчивается тем, что сын, возвращаясь пьяным домой после получения награды, поссорился с теми же солдатами, которые убили его отца, и они в драке убили и его тоже. Рассказчик уверяет нас, что сын Фурания также плохо кончил. Была также жена некоего Септимия, которая внесла мужа в список, а сама вышла замуж через день после убийства мужа; а также рассказ о жене, которая весьма долго прятала Лигария, а затем, когда его обнаружили, бежала вслед за убийцами, крича, что она его укрывала и ее тоже надо убить, но никто не обращал на нее внимания. Она даже вышла перед триумвирами и сказала то же самое, но они делали вид, что ее не слышат. Другие, как Капитон и Ветулин, до конца боролись за свои жизни с мечом в руках и могли быть воспеты, как гомеровский Ахилл, если бы нашелся такой Гомер. Капитон приоткрыт дверь в жилище и убивал каждого, кто входил, пока его наконец не одолели. Ветулин организовал сопротивление на юге Италии не только из тех, кто был внесен в списки, но также из жителей тех восемнадцати городов, которые были отданы на откуп ветеранам Цезаря. Некоторое время он довольно успешно сопротивлялся, пока против него не выслали такие силы, что он вынужден был бежать через пролив на Сицилию. А были такие патриархи, как Лабиен, который со спокойным достоинством поджидал убийц, сидя на скамье у дверей своего дома, или как восьмидесятилетний Стаций, который распределил свое имущество среди друзей и соседей, запер двери, поджег свой дом и погиб в огне. Или был еще Оппий, слишком старый, чтобы спасаться бегством, и тогда сын, которого не было в списках, полпути вел и полпути нес его на себе (как Эней нес на себе старого отца Анхиза) до Сицилии.
Многие нашли приют на Сицилии, где корабли Секста Помпея подбирали бежавших от преследования. Он всячески приветствовал беженцев, и в его войске им всегда находилось место. Многие нашли приют у Марка Брута в Македонии. Именно туда направлялся и Цицерон.
Из всех смертей, которые последовали в результате проскрипций, самой известной стала кончина Цицерона. Проскрипции триумвиров в действительности прославились на века хотя бы тем, что в них значились имена двух величайших римлян: Марка Туллия Цицерона – виртуозного мастера латинской прозы и Марка Теренция Варрона – одного из ученейших мужей своего времени, а в некоторых областях, например в изучении римской истории и археологии, самого ученого их современника.
Когда обнародовали списки, Цицерон находился в своей тускуланской усадьбе со своим братом Квинтом и племянником, сыном Квинта, который насмерть рассорился с Марком Антонием и перешел в партию дяди. Он был уверен, что попал в списки, так оно и оказалось. Как мы видели, комитет рассчитывал на внезапный эффект и старался, чтобы информация не просочилась раньше времени. Этого им не удалось. Друзья Цицерона и его агенты в Риме были настороже и, видимо, подозревали, что должно произойти, а потому послали ему предостережение; он со своими спутниками покинул Тускул и направился в Астуру, намереваясь там сесть на корабль. Квинт, однако, не был готов к длительному путешествию – дело серьезное в те времена – и решил возвратиться в Рим, уверенный, что сможет укрыться, пока не будет готов к дальней дороге. Сам Цицерон в соответствии с намеченным планом обнаружил корабль, поджидавший его в Астуре, взошел на борт и отплыл.
Если бы Цицерон и в самом деле страстно желал этого, ничто не могло бы предотвратить его бегства. Дело было не в удаче и не в способе, отсутствовала воля. Он всегда плохо переносил плавание, а тут еще усилился встречный ветер, штормило. Он настоял на высадке у Цирцеума на небольшом расстоянии от побережья; и здесь он задумался явно в нерешительности не просто о том, что ему делать, но и о том, чего он хочет. Если бы ему понадобилось писать трактат или произнести речь на эту тему, он не задумываясь сделал бы это, и сделал блестяще; однако, когда речь шла о столкновении с действительностью, он не мог решиться. Надо ли ему плыть к Марку Бруту? Или к Кассию в Сирию? Или к Сексту Помпею на Сицилию? Все это было слишком хлопотно. Он, наверное, подумал, что легче всего умереть.
Работы Цицерона дают нам возможность узнать его мысли об этом предмете. Давайте обратимся к отрывку из «Тускуланских бесед» (1, 41), который он, в свою очередь, позаимствовал у Платона:
