— А чем хвораете-то? — спросила женщина сочувственно.
— Астма бронхиальная, дышать мне трудно в сыром воздухе. А здесь дышится замечательно. Я смотрю, вот тот дом как будто бы нежилой, — Шумилов протянул руку, указав на дом колдуна; ведь он обещал Петьке, что прямо укажет на дом, который следовало рассмотреть. — Может, он продаётся?
— Нет, этот дом не пустой. Если хотите купить — то вон, через два дома, видите, забор совсем ветхий и ставни наглухо закрыты? Там никто не живет, хозяева уже давно хотят продать, да всё покупателей не находится.
— Не-ет, там всё такое ветхое, что надо либо заново отстраивать, либо ремонт серьёзный затеивать. А мне стройкой заниматься недосуг. Я бы купил, может, на полгода — только чтобы пожить, здоровье поправить, а потом опять продал бы. Вот этот домик мне бы очень подошел. — Шумилов снова указал рукой на дом Макара. — А может, хозяин всё-таки продаст? Как бы мне с ним потолковать?
— Застать его можно только вечером. Утром он каждый день уезжает. Да только не продаст он, — проговорила женщина убежденно.
Между тем Петька ползал по дереву, перебираясь с ветки на ветку, взобрался даже на самый верх.
Картуз в его руках наполнился чёрными крупными ягодами.
— Эй, малец, зачем так высоко залез? Не ровен час, сковырнёшься, — предостерегла его молодица, задрав голову кверху.
— А тут ягода слаще, — бодро отозвался Петька.
— Ах, молодец, за особое старание набавлю тебе ещё четыре копейки, — засмеялся Шумилов.
— Ну, будьте здоровы. А если захотите черешни, абрикос или ещё чего — милости прошу. У нас всегда можно купить. И недорого: ведро за двадцать копеек, — проговорила женщина.
— Спасибо, хозяюшка, непременно буду иметь в виду, — обнадёжил Алексей.
Женщина с девочкой не торопясь пошли по своим делам. Шумилов подождал, пока Петька спустится с дерева, забрал у него картуз с ягодой, дал десять копеек и пошёл неторопливой походкой человека на отдыхе, поглядывая по сторонам. Петька же, преисполненный гордостью от сознания того, что не подкачал, бегом помчался в ближайший переулок. Он благополучно добрался до извозчика. Возница, коему ведено было ждать возвращения всех седоков, только бровью повёл при появлении мальца, а потом опять погрузился в состояние полудрёмы. Ему по душе была работа по принципу «солдат спит — служба идет», поскольку оплачивалась она даже лучше, чем бесконечная тряска по пыльным улицам.
Петька и Антонин Максименко с нетерпением дожидались возвращения Шумилова. Тот появился минут через десять, быстро вскочил на подножку и хлопнул возницу по плечу: «Поехали, братец».
— Ну, Пётр, ты молодец! — сказал Шумилов, заметив, с каким напряженным радостным ожиданием глядят на него голубые глаза. — Если ещё сумеешь рассказать, что видел во дворе и в доме, то цены тебе не будет.
— Сумею, барин, сумею! Там всё пусто, никого нет. Сарай стоит открытый, похож на конюшню.
— Что, совсем нараспашку? — удивился Алексей Иванович.
— Не то, чтобы совсем, а так, одна створка двери. А внутри, я заметил, дуга, чтоб лошадь запрягать, но ни лошади, ни возка нет.
— А дом заперт?
— Замка нет. Щеколда накинута, но в неё не замок, а палка обычная вставлена, как на калитках иногда бывает.
— Хм… А окна?
— Во двор выходят два, оба закрыты ставнями. В доме ничего не видать. Над крыльцом, на козырьке, висит что-то странное — будто бы тряпка чёрная. И из неё в разные стороны как будто железные прутики торчат, на манер ежа.
— Тряпка с прутиками? — Шумилов не понял, о чём ведёт речь мальчишка.
— Да круглая, вот такого размера, — Петька показал руками окружность немногим меньше тарелки. — Косматая такая. И прутики торчат.
— Ну, ладно. А живность какая-нубудь — собака там, кошка?
— Собаки точно нет — ни конуры, ни цепи. Да она бы обязательно беспокоиться стала и голос подала, когда вы у ворот шумели. А вот кота видел. На крылечке сидел, умывался.
— Странно, — озадачился Шумилов, — у всех в округе собаки есть… Ну, а живность домашняя — коровы, утки, куры?..
— Нет, ничего такого нет. Только амбар зерновой. Думаю, если бы была корова, то непременно был бы сеновал.
— Да, это верно. Скажи, а как у него сад-огород? Растёт что-нибудь?
— Можно сказать нет. Разве что одна яблоня, да вишня. Ещё деревья какие-то стоят, но никаких плодов. И повсюду трава высокая, по пояс. Разная такая, цветастая.
— Ну, ладно, Петька, молодец, настоящий «пластун» будешь. Вот твой рубль и еще десять копеек в придачу — за старание. Смотри, никому не сказывай, зачем мы тебя звали, а то в другой раз на разведку не позову.
Вся троица направилась назад той же дорогой, какой приехала. Но, не доезжая до Большой Садовой улицы, Шумилов покинул своих спутников и направился в полицейскую часть на разговор с дядей.
Михаил Васильевич Шумилов, несмотря на то, что отработал в ростовской полиции более двух десятков лет, выше ротмистра так и не выслужился. Хотя супруга часто ему пеняла за склонность всегда и во всём защищать полицию, на самом деле дядя Миша в кругу сослуживцев частенько высказывал нелицеприятные суждения открыто и без затей. А начальство таких подчинённых не особо жалует. Поэтому Михаил Васильевич, говоря об удивительном постоянстве своего невысокого чина, частенько вздыхал: «Не стал я подполковником в восемьдесят пятом, не буду им и в девяносто пятом». Возглавляемая им часть помещалась в прежнем здании Темерницкой таможни; это был небольшой домик, весьма похожий своим казённым убранством на казарму. Сходство дополнялось запахом гуталина, кожи сапог и ремней, ружейного масла и неистребимого в эти жаркие дни смрада потеющих мужских тел. Даже раскрытые окна не спасали положение, поскольку над центральными районами Ростова царило полнейшее безветрие.
У Алексея, едва только он переступил порог полицейской части, тотчас закружилась голова. Лишь, спустя несколько секунд и немного придя в себя, Шумилов смог двинуться на поиски кабинета дядюшки.
В крохотной приёмной полицмейстера на жёстких скамьях разместились трое посетителей. Четвёртым был секретарь, примостившийся за ветхим столом в углу. Узнав у Шумилова, что тот приходится племянником Михаилу, Васильевичу, секретарь мышкой юркнул в дверь кабинета начальника и, вернувшись через полминуты, бодро заверил Алексея Ивановича, что он будет принят «как только господин ротмистр изволят освободиться». Шумилов стал отнекиваться и говорить, что пройдёт к дяде в порядке очереди, но все трое визитёров, дожидавшиеся аудиенции, дружно отказались идти вперёд и заявили, что намерены подождать. Подобное единодушие несколько смутило Алексея Ивановича, и когда через пять минут он оказался в кабинете дяди, то начал именно с этого эпизода.
— Дядюшка, люди боятся к тебе идти! — сказал ему Алексей. — Они заискивают перед тобой и готовы заискивать передо мной. Если бы в Петербурге я пошёл на приём к полицмейстеру вне очереди лишь на том основании, что я его племянник, то на следующее утро об этом бы знал градоначальник. И жалоба на тебя попала бы в утренний доклад императору. Со всеми вытекающими последствиями.
