Был ли Макар тем Блокулой, о котором нечаянно обмолвилась Гунашиха? Шумилов не был в этом уверен. Но он уже не сомневался, что после визита Шумилова колдунья поспешила предупредить именно Мартти Хёвинена. Причём проделала это достаточно изощрённо, без непосредственного контакта со шведом. Было очевидно, что Мартти-Макар ведет совершенно иной образ жизни, чем остальные жители здешних мест.
Он не занимался никаким крестьянским трудом, не держал домашнюю живность, не имел даже коровы, что по местным представлениям было прямо-таки ненормально. При этом вероятно, что швед имел лошадь, ибо соседи утверждали, что он имел обыкновение по утрам уезжать. Найти извозчика здесь невозможно, только если случайно подвернется. Да и дороговато, поди, здешним обитателям ездить на извозчике каждый день. Лошадь нужна Мартти Хёвинену для перемещений на большие расстояния.
Куда же он ездит по утрам? И почему именно по утрам? Середина дня в южной России, понятное дело, — не лучшее время для поездок или для работы на свежем воздухе: слишком уж безжалостно солнце.
А вот вечер — излюбленная пора для возни в огороде, общения, гуляний и поездок. Между тем вечера швед проводит в полном затворничестве.
Ещё один существенный вопрос — на что он вообще живет? Каков источник его доходов? Избавление от кротов и крыс — ремесло, прямо скажем, не слишком прибыльное, на него невозможно прожить в течение всего года, тем более, если нет своего полноценного хозяйства. Ведь молоко, сметану, сыр и колбасы шведу приходится покупать на рынке, не святым же духом он питается! Безусловно, он должен иметь иной источник дохода, никак не связанный с традиционной крестьянской деятельностью.
Колдовство? Возможно. Если, предположим, он оказывает услуги тайного, незаконного свойства, то такие услуги должны быть недёшевы. Мадам Максименко и подобные ей, поди, не стали бы торговаться из-за лишней сотни рублей.
Для Шумилова было важно вскрыть связь Хёвинена с Максименко, разумеется, если таковая существовала. Это могло объяснить механизм убийства Николая, противоречивую клиническую картину его смерти, не позволившую выдвинуть против его вдовы обвинение в отравлении. Гунашиха встречалась с Александрой и прямо признала это, да и швейцарские часы с обратным ходом разоблачили её лучше всяких признаний. Но не существовало пока никаких прямых свидетельств тому, что Хёвинен поддерживал контакты с Александрой Егоровной. Вот если бы удалось попасть в его дом… И притом в отсутствие хозяина! Тогда можно было бы прояснить вопрос о колдовстве. Глядишь, может, и нашлось бы какое-то свидетельство его встреч с Алесандрой Максименко. Хотя, подобное везение из области фантастики. Хитрый преступник в подобной ситуации не оставил бы таких свидетельств.
Но о проникновении в дом Мартти-Макара нечего и думать — слишком велик риск. Существовал и другой довод против тайного проникновения: предупреждённый Гунашихой старик мог подготовиться к визиту незванного гостя и расставить по всему дому скрытые «маячки», незаметные постороннему глазу. Их нарушение с очевидностью продемонстрировало бы хозяину тот факт, что за ним тайно следят, и дом его подвергался осмотру. Как повёл бы себя старик после этого, предсказать решительно невозможно.
Проведя целый вечер в раздумьях о целесообразности тех или иных дальнейших действий, Шумилов, в конце концов, склонился к мысли о необходимости выяснить, куда и с какой целью каждое утро отлучается Мартти Хёвинен. Сделать это можно единственным способом: проследить. Трудность состояла в том, что слежку мог обнаружить не только сам Мартти, но и кто-то из его соседей. Понятно, что подозрения могли пасть на самого Шумилова. На Аксайской улице не было ни одного общественного места — ни трактира, ни мелочной лавочки, ни больницы — словом, ни одного здания, откуда можно было бы вести наблюдение под благовидным предлогом. Кругом были только частные подворья с собаками да пустынная улица, на которой прекрасно просматривался любой прохожий.
Алексей Иванович вспомнил о заброшенном доме с запертыми ставнями, поросшим бурьяном двориком и ветхим подгнившим забором. Участок, на котором находился этот дом, располагался через улицу и несколько по диагонали от участка Хёвинена. Точка для наблюдения представлялась вполне подходящей, особенно, если залезть под крышу; дом старика оттуда должен был просматриваться хорошо. Начинать слежку следовало именно с этого места.
Вечером Шумилов вновь подсел к своей домовладелице с разговорами. Она, казалось, была польщена таким вниманием постояльца, по виду — настоящего барина и человека, безусловно, образованного.
Впрочем, даже ради беседы Варвара не оставила своего занятия — штопания детского бельишка. Вообще, как уже обратил внимание Алексей, она никогда не сидела без дела; в её руках одно рукоделие сменялось другим, и всё это проделывалось ею с мягкой улыбкой, сноровисто и на удивление споро. Алексей Иванович предупредил хозяйку о том, что сегодня ночью ему придётся уйти:
— У меня будет важная встреча, так что, Варвара, вы не удивляйтесь, если не увидите меня утром.
Женщина истолковала его слова вполне определённо:
— Она мужняя жена?
— Можно сказать и так, — согласился Шумилов. — Поэтому посторонним об этом лучше не рассказывать.
Уже в девятом часу вечера Алексей Иванович отправился спать. Он имел счастливую способность просыпаться без будильника в любое время, даже непривычное для организма. Засыпая, он мысленно давал себе команду, в какой именно момент времени желает проснуться, и после этого смотрел на часы, задавая тем самым точку отсчёта. Внутри словно запускался часовой механизм, безошибочно отмеряя отпущенное на сон количество часов и минут. Способность спать произвольно отмеренный промежуток времени выработалась у Шумилова ещё в юности, в годы учёбы в училище правоведения. С возрастом этот навык только укрепился и достиг очень высокой точности.
Проснулся Шумилов как того и желал — в самое тёмное, глухое время ночи — в четверть третьего пополуночи. Было необыкновенно тихо и покойно. Дом спал, как, казалось, спало всё вокруг. На полу светлым прямоугольником отпечаталось залитое лунным светом окно. Чтоб не разбудить хозяйку и её детей — уж больно скрипучими были половицы в доме — Алексей Иванович решил именно таким путём, через окошко, выбраться на улицу.
Легко спрыгнув на землю, Алексей тихо скользнул к калитке. Гремя цепью, ему под ноги с трогательной преданностью кинулся хозяйский пёс. Полкан с первого дня, как только Шумилов поселился в доме, всячески демонстрировал новому жильцу признаки собачьего расположения.
— Привет, дружок, — зашептал Шумилов, — тихо, тихо, не шуми… Вот умничка!
Алексей выскользнул на улицу. Хотя ночь была ясная и лунная, улица лежала в глубоком мраке. Между домами и деревьями, росшими вдоль заборов, залегли чернильные тени. Ни зги не видно. Стараясь держаться середины улицы и не шуметь, Шумилов добрался до заброшенного дома. Перемахнуть через забор было для него делом трёх секунд. Он оказался во дворе, сплошь заросшем сорной травою, достигавшей уровня груди. Шумилов подошёл к дому, чёрному, унылому, со слепыми окнами, наглухо закрытыми ставнями. На противоположной стороне дома оказалась большая веранда, к которой вело высокое крыльцо в пять ступеней. На входной двери висел ржавый амбарный замок, весом фунта в три, не меньше. Зная привычку местного населения хранить ключи рядом с дверями, Алексей принялся планомерно ощупывать наличники и Крыльцо. Он проверил каждый выступ, каждое углубление и довольно скоро внизу, подле наличника, нащупал то, что искал — ключ.
