Шумилов взмахнул нагайкой:
— Ты ещё пошути у меня!
— Извините, не надо, не буду больше, — прикрыл голову руками Хёвинен. — В общем, я приготовил для Александры экстракт, много приготовил, примерно четверть штофа. Этого хватило бы на то, чтобы излечить от алкогольной привязанности целый батальон. Я объяснил ей, как действовать полученным от меня средством. Если она нарушила мои предписания и кто-то там погиб, то меня от этого уж увольте — сие не моя вина.
— Сколько тебе было заплачено?
— Четыреста рублей. Александра Максименко сказала, что переписала номера билетов, и если я обману, она заявит в полицию, будто я эти билеты у неё похитил.
— Интересная дама, правда? — Шумилов не сдержал улыбки. — Ну, а ты? Порчу не пообещал наложить?
— Нет. Я ответил, что мои средства работают без обмана.
— Сукин ты сын! — не сдержался Алексей. — Почему же после судебно-химического исследования внутренних органов Николая Максименко был найден мышьяк?
— Не знаю. Мышьяка там не должно было быть. После того, как вся эта история получила огласку, Александра ещё раз встретилась со мною и, точно как вы сейчас, интересовалась происхождением мышьяка. Я ей объяснил, что на её покойного мужа воздействовал вовсе не мышьяк. В том средстве, которое она от меня получила, его не было. Я предложил ей добиваться повторного химического анализа и убедил, что бояться новой экспертизы не надо. Наверняка имела место какая-то ошибка. Насколько я знаю, она добилась повторного анализа, и тот дал неопределённый результат, который в конечном итоге отвел от нее всякие подозрения.
На Антонина Максименко в эти минуты тяжело было смотреть. Он немигающим взглядом буравил затылок знахаря и, казалось, готов был немедля разорвать его. Хёвинен же, напуганный нагайкой, на Антонина даже не смотрел.
— Хорошо, Мартти, вставай, поедем! — приказал Шумилов. — Повторишь все это в полиции. Выступишь свидетелем. Тебе по закону ничем это не грозит.
— Ладно, ладно, — закивал швед. — Только плёткой своей не размахивай, господин хороший. Поеду, сделаю всё, как скажешь…
Эта миролюбивая покорность мгновенно насторожила Шумилова. Что-то здесь было не то, но что именно, Алексей осознать толком так и не успел. Поднявшийся на ноги Хёвинен легко вытянул за ручку торчавшую из ямы лопату и внезапно замахнулся ею на Шумилова. Не испытай Алексей секундой раньше чувства тревоги, тут бы и лечь ему с раскроенным черепом, да только инстинкт самосохранения не позволил этому случиться: Шумилов отпрыгнул от шведа назад, точно кошка от гадюки, и дедовская лопата, разрезав воздух, воткнулась в землю.
«А-а-а!» — истошно завопил Антонин Максименко и с лопатой наперевес, точно в штыковую атаку, бросился сзади на Хёвинена. А старик, развернувшись на месте, вздёрнул к груди свою лопату и с расстояния в три сажени броском послал её в грудь Антонину, точно метательное копьё. И точно попал в грудь; Антонин не успел увернуться, да и никто бы на его месте не успел, столь сильным был бросок, столь быстро всё случилось. Штык лопаты воткнулся в левую сторону его груди и точно срубил Антонина с ног. Молодой человек кулём завалился на спину, приняв в грудь всю силу удара тяжёлого, остро заточенного лезвия.
А Шумилов, ещё не успев осознать непоправимую трагичность случившегося, ударил нагайкой шведа по шее, дал кожаному «языку» завернуться наподобие петли, после чего рванул рукоятку на себя. Мартти упал на четвереньки, попытался встать, но Шумилов не позволил этому случиться: навалился сверху всем весом, придавил противника к земле и свободной левой рукой — правая продолжала сжимать револьвер — принялся тянуть нагайку на себя. Можно было бы ударить знахаря по голове рукоятью пистолета, но Шумилову этот человек был нужен живым и здоровым, ведь шведа надлежало сегодня же предъявить полиции! Хёвинен хрипел, рычал, пытался упереться руками в землю, но в руках его недоставало силы. Вдруг он странно дёрнулся, вмиг как-то одеревенел и затих. Шумилов же продолжал ещё какое-то время подтягивать «язык» нагайки, считая, что швед его мистифицирует.
Секунд десять Алексей прижимал стихшего противника к земле, потом повернул голову к лежавшему ничком Антонину.
— Держитесь, Антонин, я сейчас подойду, не закрывайте глаз! — крикнул Алексей. — Сейчас я вас перевяжу, держитесь!
Шумилов приподнялся и, упершись коленом в спину поверженного знахаря, завёл его руки назад. В районе локтей он как можно туже замотал руки поверженного противника нагайкой. Оставив Хёвинена кулём лежать в пыли, он бросился к Антонину. Тот был в сознании, водил глазами из стороны в сторону и при приближении Шумилова поднял руку, словно приветствуя его.
— Ты как? — Шумилов присел подле него и приподнял полу пиджака, желая рассмотреть рану.
— Я не ранен, — пробормотал Антонин. — Просто удар по сердцу был очень сильный, прямо дух вышибло. Я полежу пока немного, приду в себя…
— Как же так? — поразился Шумилов. На тонком льняном пиджаке Антонина чётко отпечатался длинный и узкий след острия лопаты, прорезавшего ткань наподобие бритвы. Между тем, на рубашке никаких повреждений не было, как не было и следов крови.
— У меня иконка… образок в кармане нагрудном… лопата по нему ударила. Спас образок, матушкин подарок, — дрожащей рукой Антонин извлёк из внутреннего кармана довольно большой — дюймов шесть на четыре — потемневший образ Смоленской Богоматери. Удар лопаты пришёлся почти по его середине и расщепил дощечку, на которой был выписан образ.
— Чудны дела Твои, Господи! — Шумилов с чувством перекрестился. — А я уж думал… не уберёг вас.
— Бог не попустил, стало быть, — вздохнул Антонин.
— Признаюсь, я почувствовал подвох; уж больно легко этот негодяй согласился все рассказать. Он просто готовился неожиданно ударить.
— Вы словно оправдываетесь, Алексей Иванович, — улыбнулся Антонин. — Это совершенно не нужно! Идите лучше к этому гаду, а то неровён час, он очухается, подлянку нам устроит. Я полежу тихо пару минуток и потом поднимусь, подсоблю вам…
Шумилов вернулся к Хёвинену, по-прежнему лежавшему без движения, и пнул его ногой по рёбрам.
Получилось не так чтоб очень сильно, но чувствительно.
— Давай, шельма, подымайся, шевели маслами. В полицию сейчас поедем! — крикнул он колдуну.
Хёвинен никак не отреагировал на сказанное. Шумилов пару раз обошёл вокруг ничком лежавшего тела, затем присел и, подняв голову за волосы, заглянул в лицо шведу. Иссиня багровый цвет лица Хёвинена очень не понравился Алексею. Стремясь не выказать внезапно накатившего волнения, Шумилов перевернул тело на спину, оттянул пальцами веки на обоих глазах и прикоснулся к глазным яблокам. Это был старинный казацкий приём проверки, жив ли человек.
— Ну, что он там? — встревоженно спросил Антонин, приподнимаясь на локтях.
— Преставился…
— Точно ли? Послушайте сердце!
— Какое там сердце… — Шумилов обречённо махнул рукой и обессиленно опустился на колени перед трупом. — Нет у нас больше свидетеля. Александра Егоровна о таком исходе может только мечтать. Теперь мы ничего не докажем.
