Александра Егоровна Максименко занимала номер-люкс на втором этаже, где жила совершенно открыто. Разумеется, никто в Петербурге не мог знать, что ростовский суд Таганрогского судебного округа разыскивает её для проведения допроса. Шумилов подозревал, что, возможно, к середине августа даже появилось постановление об её принудительном приводе для дачи показаний. Но поскольку всё это происходило на другом конце Империи, Александра Егоровна пока что могла без опаски предъявлять в столице свой паспорт.
Дверь Алексею Ивановичу открыл крупный неулыбчивый мужчина в шёлковой косоворотке. Как раз подходящий типаж для того, чтобы носить багаж и охранять хозяйку с миллионом рублей наличных. Он провёл Шумилова в шикарно обставленную гостиную, где попросил минутку подождать. Скоро навстречу Алексею Ивановичу быстрым шагом вышла Александра. Она заметно изменилась с момента их последней встречи. Шумилов отметил чёрные круги вокруг её глаз и запавшие щёки. Видимо, последние две недели стоили ей немалых нервов, вопрос только в том, кто больше их потрепал, Варвара Протасова или Антонин Максименко?
— Как наши дела, любезный Алексей Иванович? — начала разговор Александра Егоровна. — Можете ли вы меня порадовать?
— С моей стороны принятые обязательства выполнены в полной мере, — отчеканил Шумилов. — Подготовлены документы под сделку, которая, смею надеяться, заинтересует вас. Документы эти со мной, в портфеле, и я готов их предъявить вам для ознакомления. Но прежде чем сделать это, я хотел бы узнать, как обстоит дело с вашей частью договора? Вы располагаете деньгами? Эти деньги в столице?
— Да, Алексей Иванович, миллион с четвертью уже зачислен на счёт в один из столичных банков. — Александра Егоровна тренькнула звонком, стоявшим на столе, и вошедшему в комнату слуге приказала: — Любезный, пригласи-ка Абрашу…
Слуга вышел и Александра, повернувшись к Шумилову, пояснила:
— Абрам Давидыч опытный юрист, он посмотрит ваши бумаги. Он живёт в соседнем номере, сейчас его пригласят.
Очень скоро появился Абрам Давидович, маленький, плешивый, юркий еврей в невообразимо засаленном сюртуке времён чуть ли не Чернышевского и раннего Некрасова — разве что дыр не было на лоснящихся локтях этого швейного раритета. Абрам Давидович сухо кивнул Шумилову, присел на краешек стула боком к столу и лаконично уронил:
— Ну-с, что там у вас?
Своей повадкой он напомнил Шумилову одного из преподавателей Училища правоведения и точно вернул его на два десятилетия назад, в пору ученичества. Что ж, происходившее действительно чем-то напоминало экзамен, на котором Алексею Ивановичу предстояло проявить своё мастерство мистификатора.
— Вот подшивка бумаг на оформление ссуды под залог землицы шесть лет назад, — Шумилов запустил руку в портфель, который держал на коленях, и извлёк оттуда свою «заготовку номер один».
Абрам Давидович зашелестел бумагами. Он не спешил пролистать всю подшивку, а внимательно вчитывался в документы, рассматривал подписи, время от времени листал назад и перечитывал привлёкшие внимание абзацы. Шумилов сразу понял, что перед ним дотошный крючкотворец. Положив левую руку на стол, он расслабленно откинулся на стуле — присутствующие должны видеть, что он уверен в себе. Никаких барабанящих по столу пальцев, никаких сучащих под стулом ног!
— Шесть лет назад этот участок оценили в миллион четыреста пятьдесят тысяч, — негромко пояснял он, обращаясь к Александре Егоровне. — Теперь оценку понизили до миллиона ста тысяч. Полагаю, вы можете быть довольны.
Она рассеянно кивала.
Абрам Давидович, закончив, наконец, чтение первой части документов, протянул руку за следующей:
— Что у вас там дальше, молодой человек, давайте…
Шумилов выложил из портфеля вторую подшивку.
— Вот тут сопроводительные документы на тот же самый участок на торги, намеченные на двадцать третье число.
Юрист снова углубился в изучение документов. Он пыхтел, сопел, нервно перелистывал страницы, и это пристрастное чтение действовало на Шумилова чрезвычайно раздражающе. Стараясь скрыть волнение, Алексей Иванович время от времени обращался к Александре Егоровне с незначительными вопросами. Та отвечала односложно и казалась поглощённой своими мыслями.
Наконец Абрам Давидович закончил чтение.
— Я так и не понял, почему так высока оценка, — гнусаво процедил он.
— А я-то решил, что вы прочитали, — не без сарказма ответил Шумилов. — Ведь там более девяти тысяч десятин шикарного строевого леса. Впору лесопильню ставить, да не одну. А какие пойменные луга! Крестьянам можно сдавать под покос и жить с аренды.
— И всё-таки, миллион четыреста… такая высокая оценка!
— Нет, не высокая. Наши оценщики высокой оценки вообще никогда не выставляют, можете быть уверены.
— Ну, не знаю, не знаю, я не увидел серьёзного обоснования, — Абрам Давидович, говоря это, не сводил глаз с левой руки Шумилова. Видимо, его заинтересовало кольцо с диоритом. — Что у вас там, в Вятской губернии, алмазные копи, что ли?
— Если б там были алмазные копи, то эта земля стоила бы пятнадцать миллионов, — отмахнулся Шумилов. — Что вы от меня вообще хотите?
Юрист словно не услышал вопроса Алексея и продолжал бубнить своё:
— И потом, на бумагах из Малмыжского уезда нет углового штампа.
— Документы исполнены на гербовой бумаге, имеющей хождение по всей Российской Империи без исключения. Что вам не нравится в межевой справке?
— Всё-таки странно, что эти документы не исполнены на «родных» бумагах…
— В нашем «Обществе» сплошь и рядом принимаются такие бумаги. Наш представитель выезжает на место и там проверяет представленные документы. Чего же вам более, Абрам Давыдыч?
Каверзность ситуации заключалась в том, что еврей-юрист по существу был прав. Поэтому особенно важно было с ходу, без задержки, отбивать все его замечания. Абрам Давидович с шумом вздохнул, с сомнением во взгляде покосился на Александру Егоровну, хотел сказать что-то ещё, но будто бы передумал. Он небрежно перебросил бумаги через стол Шумилову и неожиданно поинтересовался:
— Что у вас за перстень на руке?
— Дорог как память…
— Я знаю толк в ювелирном деле… но не могу понять, что за камень?
Шумилов, ещё не до конца веря в то, что с проверкой документов покончено, принялся неспешно прятать бумаги в портфель.
— Это диорит, Абрам Давидович…
— Диорит… Диорит?! — изумился еврей. — Но почему? Выбор странен.
— Я же сказал вам — перстень дорог мне как память, — ответил Шумилов и обратился к безмолвно сидевшей рядом Александре Егоровне. — Я бы хотел видеть выписку о состоянии вашего счёта.
— Да, конечно, — госпожа Максименко медленно встала со стула и сомнамбулически пошла вон из комнаты. Абрам Давидович остался сидеть напротив Шумилова, буравя глазами чёрный камень в его кольце.
