— И еще десяткам чиновников. — Павел хмыкнул. — Думаю, Скользневу тогда сыграли втемную: позвонили от имени Ладыжникова и приказали закрыть глаза на дырки в следствии. Она и не усомнилась, и с чего бы, деньги поступили исправно. Кто-то, кто был близко, кто имел доступ к счетам и знал пароли. Кто-то, кого и в расчет не принимали.
Бережной улыбнулся:
— Паш, ну ты совсем уж. Нет, не может этого быть.
— Отбросьте все, что не могло иметь места, и останется один-единственный факт, который и есть истина. Это, между прочим, Шерлок Холмс сказал. — Павел хмыкнул. — Да, я тоже не сразу понял.
20
Вика проснулась рано. Так рано, что даже голуби на акации, растущей перед домом, еще не принялись гудеть, и только петухи надрывались по дворам, и ревели недоенные коровы. Осторожно переступив через Назарова, она вдруг поймала себя на мысли, что свою первую ночь они тоже провели на этой кровати. После смерти бабушки Любы Назаров не захотел оставить ее одну в пустом доме, хотя она очень хотела, чтобы все оставили ее в покое и дали возможность скорбеть так, как ей нужно. Потому что плакать на людях она не могла, а слез было море, и плескались они все ближе — с каждым уходящим другом, соседом или родственником, которые поднимались из-за стола и отправлялись своей дорогой, слезы подступали, и нужно было просто спровадить Алену и Женьку, и Алену тогда увел муж, а Женька остался и поплакать ей не дал.
И она ощущала свое внезапное сиротство сквозь Женькины поцелуи, и этот дом тогда стал только их.
— А когда умерла бабка Варвара, мы снова оказались вместе. — Вика озадаченно смотрела на Назарова. — Жень, ты слышишь?
— Угу… — Назаров лениво открыл глаза. — Они словно сговорились сосватать нас любой ценой. И кто мы такие, чтобы спорить? Лично я хочу двоих детей, но лучше троих. Мы и так сильно отстали от Алены с Юркой.
— Вот сам и будешь их рожать, а я больше одного не хочу.
Назаров улыбнулся, и Вика вдруг подумала, что никогда никто не нравился ей так, как нравится Женька — тощий, высокий, длинношеий, кудрявый Женька Назаров — с этими его большими карими глазами в ресницах и пухлыми губами. Женька, который старается перевести в слова мир, который кипит и меняется вокруг них.
Чтобы все могли его увидеть, даже те, кто видеть не умеет. И чтобы запечатлеть то, что он видит, — и через сто лет люди узнали, что вот и они, нынешние, тоже видели восходы и закаты, любили и радовались, и горевали, и все это было до них, но не так, конечно, — и немножечко точно так же.
— Жень, я завтрак готовить не хочу. — Вика подошла к зеркалу и заглянула в него. — Вроде бы синяки побледнели, и глаза уже нормально выглядят. Может, оно и пройдет…
— Викуль, все будет норм. — Назаров протянул к Вике руку. — Иди сюда.
— Ну уж нет, сначала зубы почистим. — Вика хихикнула. — Жень, давай потом ты сделаешь луковые кольца с моцареллой.
— А моцарелла-то есть? — Назаров достал из пакетика подушечку жвачки. — Держи и иди сюда.
— Моцарелла есть, конечно, как и синий лук. — Вика ощутила мятный вкус жвачки и шагнула к кровати. — Жень, ничего же не закончилось.
Назаров сел в кровати и посмотрел на Вику. С растрепанными волосами, в короткой рубашечке, едва прикрывающей бедра, она вызывала в нем сильнейшее желание. Ведь в его жизни по-настоящему и не было никого, кроме Вики, и даже брак с Анной этого не изменил.
— Подожди, я почту проверю, мне доктор обещал написать, чем можно все эти синяки мазать, чтоб скорее проходили.
Вика открыла ноутбук и зашла в почту. Новое письмо действительно было, но не от доктора, письмо со ссылкой, Вика автоматически щелкнула на ссылку. Новостная страница какого-то желтого издания: «Откровенный разговор: Снежный Ангел». Вика пробежалась глазами по интервью — обычная публичная тряска трусами, ничего особенного. А вот это: «до меня у Евгения был роман с дочерью бандита, ее звали Ириной. Больше я о ней ничего не знаю, но я знаю, что они встречаются до сих пор».
— Ну охренеть!
Вика удивленно посмотрела на Назарова, думая о том, что если хотя бы часть этого правда, то… Ну а что тогда? А ничего. Вот просто — ничего.
— Назаров, ты спал с Ириной Ладыжниковой?
— Откуда ты… — Назаров осекся. — Да, один раз. Перед отъездом в Париж она приехала вдруг, коньяк привезла, я был в раздрае, потому что мы расстались, и я скучал, а тут она, и этот коньяк…
— Я понимаю.
— Я клянусь тебе, это было один раз, по пьяной лавочке. — Назаров подошел к Вике и заглянул через ее плечо. — Вот оно что…
— Ага. — Вика старалась, чтобы ее голос звучал как обычно. — Ты собирался мне сказать?
— Не знаю. — Назаров пожал плечами. — Для меня это ничего не значило, просто неловкость возникла при дальнейшем общении, а она решила, что можно все возобновить, хорошо, что Алена с Юркой пришли, и она уехала. Я не…
— Подожди, она сюда приезжала?
— Вик, она приезжала в мой дом — накануне твоей выписки из больницы. Ну, я ей все сказал — что мы с тобой снова вместе, что я все сделаю, чтобы это сохранить, и что ничего не будет. Ну, она вроде бы с юмором отнеслась, а тут Аленка со своими пирожками, просто спасение. Вика…
— Женя, если ты мне сейчас солгал, я тебя убью. Не из-за ревности, а за ложь.
Назаров вдруг понял — Вика не шутит. То, что она теперь другая, он понимал, но насколько она другая, понял только сейчас.
— Вика, ты просто осознай и прими: я люблю только тебя. В болезни и здравии, так сказать, и во всякой хренотени, и я собираюсь разделить с тобой свою жизнь и иметь от тебя детей. Если для тебя это пустой звук и какой-то случайный секс, по пьяни получившийся сто лет назад с женщиной, которая ничего для меня не значила и не значит, для тебя важнее, чем наши дети — ну, хрен с тобой, буду любить тебя и дурой, куда мне деваться.
— Ладно. — Вика закрыла ноутбук и поднялась, в упор посмотрев на Назарова. — Жень, просто никогда не лги мне, и если полюбишь другую — скажи сразу.
— Блин, Виктория, ты меня что, не слышишь совсем?! Я тебе говорю: я хочу от тебя детей. Что еще я должен сказать или сделать, чтоб ты поняла?
— Вот только не надо на меня орать.
Вика обиженно отвернулась.
Зазвонил телефон, Назаров потянулся за аппаратом.
— Жень, горит кафе! — Хотя голос Юрия звучал приглушенно, Вика тоже услышала. — И я Аленке позвонил, она ехала сюда, но до сих пор нет ее и телефон молчит.
— Мы едем. — Назаров потянулся к брюкам. — Вика, надо…
Вика уже оделась. Она и раньше умела собираться очень быстро, но сейчас это вообще мгновенно: вот только что она стояла здесь в ночной рубашке, растрепанная и сердитая, и вот она уже в летнем сарафане, а волосы забраны резинкой.
