— Идем, там жаркое стынет, поешь. — Алена толкнула Вику плечом. — Хватит раскисать. Кстати, я хочу купить у тебя огурцов для кафе.
— Спятила? — Вика хмыкнула. — Бочонок в погребе, спустись да набери, делов-то.
— Мне нужен весь бочонок и через месяц еще один. — Алена покосилась на Вику. — И наливочки тоже купила бы… Есть наливка-то?
— Есть чуть-чуть. — Вика улыбнулась, вспомнив ряды разнокалиберных бутылок на полке в погребе. — Но малины много.
Малинник за домом был еще бабушкин, но по весне Вика взяла саженцев у бабки Варвары, и малина разрослась в промышленных масштабах, Вика едва успевала ее срывать и пускать в дело. Бутылки брала у Алены в кафе, там всегда было много бутылок. Конечно, Алена поняла, откуда дровишки — наливки, которые делала бабка Варвара, славились далеко в округе, и понятно было, что бабка поделилась с Викой рецептом, что дело вообще небывалое, но вопросов подруге она не задавала. Вика сама расскажет, если посчитает нужным, а не расскажет — значит, не расскажет, что ж.
— Тогда куплю пять бутылок малиновой и вишневой столько же — пока немного, я погляжу, как пойдет. — Алена одним движением руки остановила протесты Вики. — Не спорь со мной на эту тему, тем более что мне это очень нужно, мы же расширяемся. Так что я собираюсь сотрудничать с тобой и дальше, а потому вот тебе деньги за наливку и огурцы. На следующей неделе мне понадобится еще столько же наливки, а огурцов еще бочонок возьму через месяц. Бочонок я купила, завтра Юрка тебе привезет, бутылки под наливку тоже. Огурцы-то у тебя хоть и уродились, но если делать на продажу, твоих не хватит, так что я тебе на днях привезу еще и огурцов.
Они вошли в летнюю кухню, где на столе стояли банка молока и чугунок, зазывно пахнущий жареным мясом.
— Жаркое сегодня у нас, вот привезла тебе. — Алена деловито полезла на печь и достала оттуда пустую банку. — Все, заканчивай кукситься, а я побегу дальше. Завтра похороны, не забудь.
Алена ушла, за воротами приглушенно затарахтел скутер — подруга передвигалась только так и всегда торопилась. Скутеров в Аленином гараже было несколько, их сдавали напрокат соседям и просто желающим покататься, но у каждого члена семьи был свой скутер, и Аленин был красно-золотой, очень веселый и юркий. И вот Алена укатила на нем, а Вика осталась.
Иногда Вика брала один из скутеров и ездила на дальние озера, Алена предлагала ей отдать скутер насовсем, но Вика не соглашалась, это было неправильно. А взять покататься можно, в этом ничего такого нет.
Лето превратило двор в цветущий луг, весной Вика насадила множество цветов — впервые за всю свою жизнь она жила в этом доме и зиму, и весну, и лето — и похоже, что вся жизнь теперь будет проходить в этом доме. Весной бабка Варвара дала ей целое ведро корневищ георгин, которые теперь стеной стоят вдоль веранды, до того густо разрослись. Только желтых не оказалось, а Вика любила желтые георгины. Соседки весной приносили разные семена, и Вика просто сеяла все, что давали, и теперь ее двор был сплошь засажен цветами, так их оказалось много.
Необходимость жить в доме постоянно не вызывала у нее протеста, Вика ценила то, что ей было куда вернуться, потому что большинству тех, кто находился за забором вместе с ней, вернуться было некуда. Тем не менее она скучала по своей прошлой жизни, по работе скучала, но вышло так, что никто из этой прошлой жизни не помог ей, когда случилась беда. Отвернулись все — отвернулись дружно, просто словно перешли на другую сторону улицы и сделали вид, что ее, Вики, больше нет на свете.
Осталась Алена, и это было важно.
Вика открыла чугунок и вдохнула запах еды. Она многое научилась ценить, потому что три года подряд была лишена элементарных вещей. Кусочки запеченного мяса и картофеля, с овощами и фасолью, пахли приправами, и Вика вдруг ощутила, что голодна. Она взяла из сушилки чистую тарелку, достала приборы, салфетки, стакан и кувшин с компотом, поставила на поднос. Нужно заниматься делами, но для начала поесть не мешает. В холодильнике банка с огурцами, и Вика довольно улыбнулась — много ли надо человеку для счастья.
Забрав с собой еду, Вика вышла на улицу — за кухней с незапамятных времен был вкопан стол и скамейки. Здесь раньше они обедали и ужинали всей семьей, а если гости приезжали, то приходилось еще стулья выносить. Но теперь Вика здесь одна, и гостей у нее не бывает. Тем не менее стол накрыт красивой клеенкой, купленной еще в той, другой жизни, и тарелки тоже оттуда, красивые тарелки, блестящие приборы. Вике этого так долго не хватало, и сейчас она сервирует стол по всем правилам — это ее маленький ритуал, который всякий раз словно говорит ей: ты дома. И пусть прежняя жизнь для тебя закончилась навсегда, у тебя все еще есть дом.
Вика села на скамейку, застланную домотканой полосатой дорожкой, и замерла. Звуки и запахи лета нахлынули на нее, и ей снова семь лет, сейчас она поест, и они с Аленой побегут на реку, а потом… Да куда захотят! В этом и смысл лета — жить, а жизнь — это свобода.
Вика отпила из чашки малиновый компот и потянулась за пирожком. Эти пирожки позавчера испекла бабка Варвара, и Женька принес их вместе с домашним хлебом. Вот этим самым, что сейчас на столе.
Острое ощущение непоправимой потери наконец настигло Вику, и она, бросив на столе посуду, побежала в дом. Плакать на людях нельзя.
3
— Много ты понимаешь!
Алена сердито смотрела на соседку Валентину, и та отступила на пару шагов — когда Алена сердится, то может и стукнуть сгоряча.
— Да я что… Просто люди говорят — зачем нам убийца в деревне. Да не кого-то убила, родную сестру, это кем надо быть! — Валентина попятилась от забора. — Вот ты туда ходишь к ней, и Женька ходит. Ну, с Женькой ясно, мне вот люди говорили, что там любовь была, а еще бабка его сильно привечала Викторию, хоть непонятно, за какие заслуги. Но я считаю, ни к чему ей тут жить, мало ли, что ей в голову стукнет, после тюрьмы особенно. И люди так говорят тоже.
— Кто так говорит? Ну-ка, скажи мне по именам, кто это говорит? Ты сама приезжая, без году неделя тут живешь, с чего ты взяла, что можешь рассуждать, кому где жить? — Алена вышла из калитки и двинулась в сторону Валентины, и голос ее разнесся по пустой улице. — Ты сама-то кто такая есть? Или ты думаешь, я не в курсе, что ты в городе квартиру пропила, а детей у тебя соцслужба отняла? А здесь живешь — в хате грязь, на дворе беспорядок, ходишь вечно пьяная, платье на тебе нестиранное, сама воняешь, как скотобойня, шею помыть — и то не можешь. Позорище какое! А думаешь, я не знаю, что мужик твой в тюрьме по пятому разу сидит? Так тебе есть место здесь, а Вике нет, когда ее семья тут с деда-прадеда жила? Или ты решила, что никто не знает, что ты тут уже всем желающим дала, и не по разу? А теперь ходишь по дворам, сплетни разносишь, хорошего человека грязью поливаешь, шалава подзаборная!
Алена двинулась к Валентине, и та, взвизгнув, припустила по улице, сверкая черными пятками — свои грязные шлепанцы она потеряла сразу же, как бросилась наутек. На голос Алены через забор выглянули соседи — Настя и дед Григорий.
