К этому следует добавить трудности в организации связи и наличие таких авторитарных фигур на Юге страны, как главные политический и военный советники при «национальном» (кантонском) правительстве М. М. Бородин и В. К. Блюхер соответственно, которые по определению не собирались подчиняться никакому центру.
Спустя месяц после принятия решения Китайской комиссией, 20 мая 1925 г., Фрунзе в письме к Карахану дал пояснения насчет штатной структуры создаваемого Центра: «Никакого штаба в Пекине создавать не будем: допустимо лишь некоторое увеличение его разведывательной части и числа переводчиков в группах». Председатель РВС СССР поставил задачу поднять «…на должную высоту информацию о событиях, действующих силах и создающемся положении, а также оценки этих сил и группировок». «Мы до сих пор, например, не знаем, что на самом деле происходит на Юге. Необходимо знать не только голые отрывочные факты, а обстановку с фактами», – отмечал М. В. Фрунзе. К этому времени состоялось решение о переводе Геккера на работу в Харбин. Не исключено, что именно распределения обязанностей в созданном центре по руководству военной работой в Китае с председательством в лице полпреда Карахана явились тому причиной.
Противостояние полпреда и военного атташе (если таковое имело место) отрицательно сказывалось на организации информационной работы в целом и зависело во многом от масштаба фигур, занимавших эти должности. В своем докладе о ведении разведки в калганской группе военных советников летом – осенью 1925 г. начальник штаба группы Н. В. Корнеев (находился в распоряжении Разведупра Штаба РККА) отмечал:
«В смысле военного и военно-политического руководства в Пекине царит двоевластие. Полпред есть фактически высшая политическая инстанция. В нашем деле, где политика на каждом шагу, он естественный руководитель, что особенно подчеркивается личностью хана (Карахана. – Авт). Наряду с этим существует «военный атташе», который по укрепившейся у нас традиции (в Китае) не является «атташе» (буквально с французского языка «прикрепленный». – Авт), а поставлен в положение командующего, по меньшей мере, фронтом, что подчеркивается назначением на эту должность лиц с «именем». Военный атташе является для военных инстанцией [фигурой], стоящей рядом с послом, даже материально от него независимой. При таком положении дела сравнительное благополучие м. б. достигнуто лишь моральным подчинением одного другому. В данном случае (считаясь с характером хана) мы видим, что двоевластие не сказывается при безвольных атташе, но оно, несомненно, дает себя почувствовать при столкновении равных характеров». Военным атташе в описываемый период являлся Н. М. Воронин, который на своей должности продержался с мая по октябрь 1925 г.
«Отсутствием организационного единовластия, – продолжал начальник штаба калганской группы военных советников, – объясняется и огромная раздутость аппарата (достаточно подсчитать число информучреждений), ведущего параллельную работу, и не всегда удовлетворительно ведущего». А вледствие того, что военный атташе с его аппаратом занимался «…не только своим прямым делом, но и высокой политикой», получалось неудовлетворительное руководство группами и их администирование. Сам же аппарат военного атташе, по словам Корнеева, имел «… весьма относительное представление о составе групп, их жизни, потребностях и средствах». И работа аппарата военного атташе, «…будучи лишена планомерности и какой-либо руководящей идеи, превращается в пустую канцелярщину».
Объявление о создании центра по руководству военной работой в Китае неизбежно должно было привести и привело к формированию специальной структуры, которая находилась бы «под рукой» и осуществляла координацию и руководство разведывательной деятельностью именно из Пекина. Имевшийся к тому времени разведывательный центр в Харбине, ограничивал свою деятельность Северо-Восточным, Северным и формально Центральным Китаем и был не в состоянии охватить весь Китай даже в силу своего географического положения.
Уже в августе 1925 г. Разведывательным управлением стал прорабатываться вопрос о переводе разведывательного центра в Пекин, с подчинением ему в «оперативном отношении Харбина и Кореи». Под оперативным подчинением подразумевалось «исполнение заданий тройки [в] лице Воронина» – в то время военного атташе в Пекине.
В Харбине работой должен был руководить Геккер при наличии помощника, которого нужно было отобрать на месте. В качестве такого помощника был определен Д. Ф. Попов119 (псевдоним «Горайский»), выпускник Восточного отдела Военной академии РККА 1924 г.120
Необходимость в военных востоковедах заставила Реввоенсовет Республики в лице его председателя Л. Троцкого подписать приказ 20 января 1920 г. № 137, согласно которому при Академии Генерального штаба РККА с 1 февраля 1920 г. учреждалось Восточное отделение.
В положении о Восточном отделении отмечалась необходимость подготовки специалистов востоковедов для службы на восточных окраинах и в сопредельных странах Среднего, Ближнего и Дальнего Востока, в том числе и по военно-дипломатическому профилю.
На Восточном отделении изучались турецкий, персидский, хиндустани, английский, арабский, китайский, японский, корейский и монгольский языки. Кроме того, слушателям преподавались краткий курс мусульманского права, страноведение, военная география, история и практика дипломатических отношений, торговое право. Изучение этих дисциплин не освобождало слушателей от штудирования военных наук общего академического курса. Срок обучения устанавливался в два года.
В последующем Восточное отделение Академии Генерального штаба стало Восточным отделом этой же академии (с 1921 г. стала называться Военной академией РККА), затем Восточным, Специальным факультетом Военной академии им. М. В. Фрунзе. Главным руководителем Восточного отделения Военной академии РККА с 1921 г. состоял Снесарев
Андрей Евгеньевич121, (начальник академии в 1919–1921 гг.), имевший богатый опыт сбора разведывательной информации о странах и армиях Востока. Снесарев был выдающимся русским военным востоковедом, географом, этнографом, одним из основоположников и теоретиков школы русского военного востоковедения.
Попов и уже упоминаемый Сухоруков были далеко не единственными выпускниками Восточного отдела Военной академии РККА 1924 г., направленными на работу в Китай по линии Разведывательного управления (первый выпуск Восточного отдела состоялся в 1923 г. в количестве восьми человек). В разное время на крышевые должности НКИД были отправлены В. Я. Аболтин122 и П. Ю. Боровой123. Среди военных советников в Китае оказались И. И. Зильберт124, И. К. Мамаев125 и Ф. Г. Мацейлик126. А Карл Мартынович Римм127 с начала 1932 г. являлся помощником Зорге в шанхайской нелегальной резидентуре. В выпускной характеристике Аболтина значилось: «Может быть использован на ответственной военной или политической работе на Востоке». На «политическую работу» – референт НКИД – был направлен выпускник Восточного отдела Военной академии РККА 1924 г. Г. М. Григорьев128, уже с 1925 г. работавший по линии ИНО ОГ11У в Китае. В том же 1924 г. Восточный отдел Военной академии окончили и два сотрудника ОГПУ – Н. И. Эйтингон129 и В. П. Алексеев130, командированные в Китай по линии ИНО под прикрытием должностей Народного комиссариата иностранных дел за границей.
